Эдуард Шульман

 

Из книги

Последний свидетель

 

 

ЖИЗНЬ  БАДЗЕРА

 

I

 

            Всеволод Никитич Бадзер родился в 1919 году. Хохол, а фамилия французская. Дед или прадед - солдат Наполеона. Пленный. В Отечественную войну помещик записал его в крепостные, и остался он на Черниговщине.

            Ни одна девушка за басурмана идти не хотела. Женился  на безносой  (нос ей отгрызла свинья), и с тех пор, лет, наверное сто, вся деревня звала Бадзеров "безносыми".

            Узнав об этом, я стал отыскивать по внешности что-нибудь французское. Волосы чёрные, блестящие, будто напомаженные. И прямые - волосок к волоску. Профиль точёный.

            Мальчишкой мечтал учиться. В школу ходил за девять километров и по дороге готовил уроки. Больше некогда. Уходишь рано - темно. Приходишь поздно - тоже темно. Электричество в то время было такое: запалишь в тряпочке овечьего жира - коптилка!

            В деревне - 250 дворов. Школьников двое. Государство помогало только сиротам: брали в детдом, учили... А у Бадзера - мать. Мешает! Не было б её - круглый сирота...

            Мать неграмотная, тёмная. Знает одно: работа да церковь. Молись, Бог поможет... Боится фотоаппарата  (думает, там чёрт сидит)  и молится. Однажды он сказал ей:

            - Лучше б вас совсем не было! - И убежал в Харьков.

            Выдал себя за сироту-беспризорника, устроился в детский дом, начал учиться. И вдруг слёг. Один, без матери заболел. И она нашла его. Только ей известно - как...

            И отправили Бадзера домой.

 

*          *          *

 

            Всё-таки выучился.

            К девятнадцати годам закончил зоотехническую школу и приехал работать в Московскую область.

            В школе жил скудно, на стипендию. Из-за этой стипендии и поступал туда, а она вся уходила - угол снимал... А тут приехал - и сразу заведующим фермой. На таком деле, если горячего не поешь, - молока хоть залейся.

            Жизнь пошла весёлая, бесприютная. На ферме дневал и ночевал, отвоёвывал корма, ни о чём не думал - работа, работа!.. Встал на квартиру к хозяйке. Пожил немного и женился на хозяйкиной дочери. Ему - 19,  ей - 16.  Семья!

            Жил, как прежде. Работа на первом плане. Он, молодой специалист, должен дать максимум государству - вот жизненная задача. А работа у зоотехника грязная. В навозе, пахнет от него. Придёт нечистый, усталый, а жена:

            - Ты хоть умойся! Несёт от тебя...

            Ему б приласкать её, сказать нежные слова. В праздник отпариться, прифрантиться, по деревне пройти... Жена молодая, красивая. Ей лестно это. А он не понимал. У него талант на работу. Жилы из себя тянуть - талант.

            Из-за работы, как жене родить, - проморгал. Повёз в роддом, да поздно. В поле, в клеверах, мёртвого первенца принял.

 

II

 

            Бадзер уже не жил у тёщи - построил свой дом. Уже работал старшим зоотехником. Его бросали по всему району, из колхоза в колхоз, и всюду налаживал он животноводство. Уже был кандидатом в члены партии.

            А жена во время частых отлучек стала погуливать. Он знал, но терпел. Надеялся - образумится... Тёща советовала ему:

            - Ты поласковей с ней, поласковей...

            Да куда ласковей! Дом - полная чаша, уважение от людей. Другая бы гордилась таким мужем...

            Осенью того года ребятишки стащили на железной дороге заградительные щиты, - "знаешь, стоят вдоль линии шалашиком?" - и построили плотину. Потом река замёрзла, потом - половодье. Щиты переломало, перекорёжило, а две штуки прибило к дому Бадзера. Из одного сделал клетки для колхозного птичника, другой положил на крышу - сушить.

            - А зачем ты их взял?

            - Да как же! Выбросить, что ли?

            - Но ведь не твоё. Сразу видно - щиты.

            - А я знаю? Ты огляди мою жизнь. Двадцать лет, деревенский... Какие щиты? Кто мне про них говорил?.. Лежат себе на крыше, вся деревня ходит мимо - опытные взрослые люди... А хоть бы один толканул: сдай, дескать, эти щиты или спрячь. Чего выставил, голова?

 

*          *          *

           

            Щит давно высушен, досточками починен забор... А Бадзеру - повестка: за хищение государственного имущества, заградительных щитов, привлекается к уголовной ответственности.

            Чьих рук дело? Жениного дружка - бухгалтера...

            Смеётся Бадзер. Я - вор? Да меня весь район знает! Нет в округе колхоза, где б корову не выходил! Грамот почётных - стенки оклеивать!.. Смеётся Бадзер. Только от должности его отстраняют. Только из партии его исключают. Только суд ему два года даёт.

            Да что же это?

            Поехал в Москву... Никто и слушать не хочет. Бегают, дверьми хлопают. В маленьком кабинетике человечек сидит. Уж как про него сказать? Хороший или плохой? Помог или навредил?

            - Худо твоё дело, товарищ Бадзер! Чтобы тебя на место вернуть - что надо?  Секретарю райкома по шапке: зачем из партии исключал? Председателю райсовета по шапке: как от работы отстранил? Судью по шапке: почему в деле не разобрался? О председателе колхоза не говорю... Всю районную головку надо менять. Из-за тебя  из-за одного. А кто ты такой? Ну, сам посмотри.  

            Посмотрел. Видит - человек. В рабочем ватнике, замызганный. Прибежал за правдой,  не переоделся... Да и во что переодеваться-то? Дом нажил, корову нажил. А о костюме не позаботился. Деревенский парень. Трудяга. Руки длинные. Небрит.

            - Так что, товарищ Бадзер, поезжай домой, заколачивай избу и... - Хотел человечек сказать "в тюрьму садись", да неудобное слово: - ...и, в общем, сам понимаешь... А заявление своё оставь.

 

*          *          *

           

            Строительство в Вологодской области. До железной дороги - пятьсот вёрст. На километры не мерили. Пурга, заносы...

            Через два месяца  -  освободить Бадзера.

            Освободили. От довольствия и от спецодежды. Ступай на все на четыре... И нанялся он поваром к заключённым.

            Весной, как подсохло, пошли они табунком на станцию. Полтора месяца топали, а на поезд сели в воскресенье - 22 июня 1941 года.

            Ехали по взбаломученной стране. Что на первой станции за десять рублей брали, на второй - за пятьдесят, на третьей - за сто. Дорогой работали. Где день, где неделю... Слезли в одних рубашках.

            А осень уже. Мороз. И продать нечего.

            И вот ведь когда свезло: на вокзале, среди мобилизованных, в длинной, не по росту гимнастёрке, повстречался Бадзеру брат.

 

III

 

            Жена совсем от семьи отбилась. Рядом в деревне солдаты стояли, - днём и ночью там пропадала. Уж и бухгалтер ей брезгует... Да и не бухгалтер он, - в районных начальниках ходит.

            А война кругом. Поработал Бадзер зоотехником, жизнь не налаживается. Кругом женой попрекают - приструни! А что, бить её или как?

            Вызвал его бывший бухгалтер: забудем старые обиды, всё для фронта, всё для победы... А у самого - три коровы. Одна занемогла. Пособи, Всеволод Никитич!

            - Нет у меня времени вашу корову обихаживать - иду на фронт.

            - Давно надумал?

            - Давно. - А сам и не думал вовсе. Как-то так получилось - сказал.

 

*          *           *

           

            Служил в хозвзводе. Был хром - вологодская памятка.

            Снег таял, полно воды... А они шли по новгородским лесам, по болотам в валенках и тащили на себе кресты для ампуломётов  (огнемётов?). Кресты тяжеленные, дубовые. Про них пошучивают:

            - Кто этот крест несёт - себе на могилу.

            Выбрались на опушку. Привал. Бадзер разговорился с хозяйственным пензяком, закурили в рукав. А курить нельзя - шли на сближение... И вдруг -    р-раз! - взорвался ампуломёт.

            Рванулся вперёд и затих пензяк. У Бадзера сломался затвор. Пару раз выстрелил - и сломался. Схватил чужую винтовку, услышал крик... Кричал молоденький доброволец - лет, наверное, шестнадцати, - кричал от страха:

            - Мама!

            Бадзер обернулся, хотел успокоить - и тут его ожгло. Забыл про добровольца, про пензяка... Барахтался в каких-то полузатопленных траншеях, не то дополз, не то доплыл до покинутого блиндажа. Там через три дня подобрали его санитары.

            Бадзера с другими ранеными погрузили на "попутку" - сто двадцать километров трясли на колдобинах. Всех связали, и катались они в кузове по лапнику от борта к борту, от борта к борту... А у одного шланг из живота торчит.

            В Крестцах долго мотались по госпиталям  (тот, куда направление, тронулся к фронту), и лишь поздно вечером их, наконец, приняли. Они не радовались, не горевали - ну  её,  такую жизнь!

            На третий день занялся в госпитале пожар. Огонь захватил лестницу и отрезал палаты тяжелораненых. Они, тяжелораненые, сперва звали: "Няня! Сестрица!" Потом ругали санитаров, которые спасают свою шкуру, - каких только кар не обещали в будущем...

            Санитары не шли.

            Пол проминался. Снизу слышались голоса. Палата - в дыму. На белой марле - чёрные пятна. Бадзер лежал спокойно. Не мог поверить, что их оставят на произвол судьбы. Неужели не вынесут?.. Не допускал такой мысли.

            Раненые кричали всё громче. И только сосед Бадзера молчал. Тот, со шлангом. Сжал зубы и плакал.

            Со двора к окну приставили тонкое прогибающееся бревно. Один спускался, другой сверху подгонял. Другому казалось, что медленно, - полез на бревно, не дожидая... Треск... крики...

            Бадзер обмотал голову одеялом и пополз. Где-то по левой стороне - дверь... Два раза забирался в шкаф, потом совсем близко услышал:

            - Привязал?

            - Привязал.

            Высунулся из одеяла и то ли увидел, то ли догадался: два санитара выбираются на простыне через окно. Стал просить:

            - Братцы, спустите меня первого - я раненый...

            Молчат... Размотал одеяло.

            Окно заколочено чуть не до верха. Треплется на ветру белый жгут простыни... Никого.

            Ноги висели как плети. Он изо всех сил закидывал их на фанеру, которой забито окно, и зацепился-таки пяткой. Тянул себя на руках, упираясь в острый край подбородком. Тяжело перевалился, и весь скрючившись, застрял в окне.

            Бадзер сидит на фанере и ждёт смерти. Но когда ветер отгоняет дым, - дышит полной грудью, силится протиснуться, ухватиться за простыню... мысль о смерти уходит. А когда дым окутывает его снова, - снова думает о смерти, примиряется с ней. Потом опять ветер - и опять жизнь.

            Упал в снег. Люди в белом метнулись к нему, отнесли в избу. А он так был зол на них, так зол... Ему сказали: виновник пожара - санитар. Наживался на керосине, наливал в лампы бензин. Бензин вспыхнул, выжег санитару глаза...

            И кто только не умирал в той избе... Рядом с Бадзером - мужчина ли, женщина... куски мяса обгорелые. А была медсестра в офицерской палате. Вытащила из огня майора, а тот - с кулаками:

            - Где мои часы?

            Ну и пошла искать. В огне, в дыму - ничего не разберёшь. А где койка майора - забыла... Хорошо, санитар подоспел - вынес. Вот такую. Обгорелую. Калеку.

 

IV

 

            Бадзер демобилизовался по ранению. Вырезали 87,5% желудка, ногу оперировали - не ступишь на неё. Вернулся с фронта и брат - без руки. И стали они печниками. Брат таскал Бадзера на закорках по всему району... Три руки, три ноги. Мастера!

            К осени нога окрепла, и Бадзера избрали председателем колхоза.

            Хозяйство разваливалось. Помощи никакой. Бабы с детишками копаются на своих участках. Председатель ворует, что от колхоза осталось: отобрал себе лучших коров, а которые на ферме - вот-вот падут.

            - Ну и что ты сделал?

            - Да очень просто. Если председатель ворует, то уж точно, и счетовод, и кладовщик - его родственники. Дальние, а родственники. Значит, счетовод пусть работает, а кладовщика долой... Председатель ворует, но с кем надо - делится. Есть возле него "актив". Это такие колхозники, что работать не работают, зато на собраниях выступают. Чуть что - заявление... Такие грамотные, у-у-у! Будешь председателем - на другой день после выборов придут...

            В Подмосковье колхозы мелкие. Разделил Бадзер землю на участки, прикрепил к каждому семью и завёл такой порядок: получаешь процент с урожая. Выше урожай - больше процент.

            Обозлился на Бадзера прежний "актив". Раньше им за речи трудодни начисляли, в колхозной кладовке хозяйничали... А теперь?

 

*          *         *

           

            Пришла в колхоз машина с лесом. Военная. Лес сгрузили, а машину оставили на ночь без присмотра - не доглядел Бадзер...

            Утром шофёр плакал:

            - Ну ладно, я понимаю, возьми, что надо... а топором-то зачем, топором?!

            Присудили Бадзеру покрыть убытки из личных средств. А какие личные средства? Дом сгорел, брат многодетный...

            И вот ведь когда опять повезло! Девушка прибежала. Молоденькая. С выселок. Деньги вынула - и на стол.

            - Ну, Всеволод Никитич, дом продала. - Отвернулась. Деньги из-за пазухи доставала. - Не прогоните?

 

V

 

            Колхоз Бадзер поднял. Даже некоторые демобилизованные в Москву не подались. Но как он в войну хозяйничал, - всё своими руками, а с МТС (машинно-тракторной станцией) ни одного договора не заключил, - припомнили ему.

            Подул такой ветер: оттого колхозник на общем поле плохо работает, что своя делянка есть. Отобрать бы!

            Начали с колхоза Бадзера. Выступил на собрании бывший бухгалтер, у которого три коровы, сказал:

            - Пора, товарищи, изживать мелкую собственность, всем включаться в работу на общее благо. Сами увидите, как вам хорошо будет, когда освободитесь от пережитков. Как легко станет!

            - Нам и так не тяжко! - крикнула старуха-колхозница.

            - Ещё легче будет!

            Тогда старуха встала и спрашивает:

            - Почему это писатель, - большую фамилию назвала, - он и в Москве шикарную квартиру имеет, и у нас дачу отгрохал? И сад развёл. И прислугу держит. Чего ж у него-то землю не отберут?

            Усмехнулся бухгалтер:

            - Таких людей, бабка, как тот писатель, - наперечёт. Их ценить надо, беречь...

            - А нас, значит, много? - закричала старуха. - И мы неценные!.. Чего ж нас в хлев не загонят?

            Сняли Бадзера с председателей - окулачить колхозника хотел. В отстающий колхоз его. Зоотехником.

 

*          *          *

 

            Заведующая фермой - жена председателя. С ней много не поспоришь, но зоотехник-то всё-таки он. Закрепил за доярками коров, показатели велел каждый день вывешивать. Пусть доярка знает, сколько сегодня надоила, сколько заработает.

            Молоко сдавали в магазин. Брали его бесперебойно, а с приездом Бадзера вдруг вышла заминка - вернули два бидона. В одном жирность - 2,2%, в другом - 1,8. А есть закон - минимум жирности 3%.

            Кто-то хитрый действует. Молоко разбавит, а удельный вес прежний - ничего ареометром не обнаружишь. Хитрость и погубила. Не дояркина работа. Та дольёт молоко, и дело с концом. А чтоб удельный вес не изменился, надо сперва сливки снять. А уж после долить.

            Как ни злился председатель, а жену с фермы убрал. Хотя пара они дружная, заботливая. О своём кармане.

            Рыли для колхоза траншеи и силосные ямы. Объём завысили. Подсунули Бадзеру бумажку, чтоб подписал... Ни в какую. Дураков ищите! Вырыли конус, а плати за цилиндр. Первое - денег колхозных жалко. А второе: силос куда девать? На бумаге есть яма, на факте нет. А спросят с кого? С зоотехника.

            - Ну вот что, Бадзер, или подписываешь, или беру на твоё место Ефремова.

            - Да он счетовод.

            - Ну и что? Справится... Посговорчивей тебя будет. Иди.

            Как подумаешь, прямой расчёт Ефремова взять. Всё подпишет, прикроет. А к ответу потянут - невинный младенец.

            - Что вы? Я не специалист. Что давали, то и подписывал.

            - А вы, гражданин Харитонов?

            - Я на Ефремова понадеялся. Мне его рекомендовали как специалиста-практика. Я доверял...

            Кормятся возле колхоза человек десять, а хозяйство прахом идёт. Эх, при такой бы жизни два сердца иметь!

            Пришёл Бадзер домой. А там радость - девочка. И слышен первый её крик, и последний стон матери... И не пускают хозяина в дом.

            Он сидит на крыльце. Тихо. В небе - московские неяркие звёзды. Плывут облака - белые даже ночью. Идут по улице двое, беседуют:

            - А здесь Бадзер живёт, - говорит счетовод Ефремов.

            А другой спрашивает:

            - Кто таков?

            - Да зоотехник... С Харитоновым не сработался.

            - Что ж это он?

            - Кто его знает... Хранцуз!

            Идут они мимо извилистым, неверным путём.

            А Бадзер остаётся. Вот родилась у него дочь, а после родится сын. А после у сына - сын. Никогда не переведутся Бадзеры. Вечно будут жить они на земле, поливать её своим потом и своей, не чужой кровью. И мотать из себя жилы, и кормить весь мир.

            Да здравствует Бадзер, люди!

1958