Надежда Трубникова
    
Притчи от Леонардо

«Жизнь – великий учитель, и у нее есть чему поучиться даже писателям.»
Леонардо да Винчи

Леонардо да Винчи – гений настолько многогранный, что несравним ни с кем другим в истории человечества. Правда, сам он невысоко оценивал свои заслуги: «…я уподобляюсь тому, кто по своей бедности явился на ярмарку последним, когда все лучшее уже разобрано, и оставшиеся товары всеми перепробованы и отвергнуты за ненадобностью. Но я соберу эти крохи, положу в котомку и пойду бродить по бедным деревушкам». Мечтал при этом о создании грандиозной энциклопедической системы «Вещей природы», которая охватывала бы все мироздание.
Дошедшие до нас рукописи Леонардо да Винчи насчитывают свыше семи тысяч листов, исписанных мелким убористым почерком. Их сложно исследовать, так как надо еще предварительно расшифровать. Это – не дневники, не повесть о себе, а плоды колоссальной работы ума, никогда не знавшего покоя. Читаем: «Как железо ржавеет, не находя себе применения, как сточная вода гниет, так и ум человека чахнет и хиреет от лености и бездействия». Однако о Леонардо-литераторе почти не говорится и этой области его творчества не отдается должного внимания. Между тем он занимает особое место в итальянской литературе эпохи Возрождения.
Вазари поведал о том, что Леонардо в молодости сочинял сонеты и исполнял их, аккомпанируя себе на лютне. К сожалению, стихи до нас не дошли. Как блестящий рассказчик он был желанным собеседником и гостем в любом доме. Вот и все, что я знала, когда в руки попала небольшая книжка: «Леонардо да Винчи. Сказки, легенды, притчи (перевод и предисловие Александра Махова, 5-е исправленное и дополненное издание)»1 .
Оказывается, сам да Винчи скромно считал себя «несведущим в литературе» человеком и лавров не искал. Но он долгие годы работал над составлением толкового словаря тосканского диалекта, послужившего основой итальянского литературного языка. Из недавно обнаруженных мадридских манускриптов стало
_____________________________________________
1 Сказки, легенды, притчи/Леонардо да Винчи; пер. и предисл. А. Махов. 5-е изд. испр. и доп. - М. Амрита, 2010.-224 с.
известно, что Леонардо не расставался с тщательно подобранной библиотекой из не менее ста томов. Он не писал на модной тогда латыни. Высоко ценил образную крестьянскую речь, записывал в тетради меткие слова и обороты. Сказки и притчи при жизни принесли ему не меньшую известность, чем картины. Рассказанные им занимательные истории передавались их уст в уста. Сегодня в итальянских деревнях бытуют сочиненные Леонардо сказки, давно ставшие народными.
Почему сказки? Обращение к ним не случайно. Оно оправдано всем ходом мыслей и направленностью интересов великого ученого-мечтателя. В воспоминаниях о детстве он пишет: «Помню, как однажды я проснулся в колыбели. Мне почудилось, что большая птица раскрыла крылом мне рот и погладила перьями по губам». И еще – о более поздних годах: «Блуждая однажды среди темных скал и любуясь смешением разнообразных причудливых форм, порожденных природой, я набрел на вход в огромную пещеру и остановился как вкопанный. Заглянув внутрь, я ничего не увидел, кроме тьмы кромешной, и мною овладели разом два смешанных чувства: оторопь перед разверзнувшейся бездной и неодолимое желание раскрыть заключенную в ней тайну». Это звучат, как вступление к волшебной сказке о заколдованной принцессе. Но Леонардо черпал сюжеты из реальной жизни. Герои его сказок – звери, птицы, насекомые, растения, неодушевленные предметы, наделенные даром речи. В них живут обычные люди – крестьяне и сеньоры, богачи и бедняки. Есть у него еще мифы о фантастических существах, таких, как Василиск, Феникс, Сирена или Единорог, и всего лишь зарисовки с натуры, наблюдения о повадках животных. В конце некоторых притч звучат такие привычные выводы, как «Ученья корень горек, да плод сладок» или «Что имеем – не храним, потерявши – плачем». А это значит, что им минимум пятьсот лет.
Вниманию читателя я предлагаю небольшой цикл леонардовских сюжетов, переложенных в стихотворную форму басен – авторизированный перевод по содержащимся в выше названной книге «подстрочникам».

Прошли века с тех пор, как эти притчи
Поведал человечеству да Винчи.
Хотите знать, как это было?
Он просто взял перо, чернила
И мысли на бумаге записал…
О том, что, записав, потомкам их послал,
Да Винчи несомненно знал.


Бумага и чернила

Исписанный бумаги лист,
Стыдясь того, что он нечист,
Чернильницу корил:
Зачем ты с помощью чернил
Запачкала меня крючками,
Кружочками и завитками?
Они пером с чернилами нанесены
И навсегда меня лишили белизны…
Кому теперь такой я нужен?

Напрасно ты, дружок мой, тужишь;
Теперь несешь ты человека мысль,
И жизнь твоя имеет новый смысл,
А потому цены ей нет, –
Чернильница ему в ответ.
И, что ж, она была права,
Жизнь подтвердила мудрые слова.

Дни и недели пролетели,
Листки бумаги пожелтели
От времени и запылились,
И никуда уж не годились.
Их человек собрал, чтоб кинуть
В пылающий огонь камина;
И только тот, исписанный листок
Он бережно сложил и спрятал в стол,
Как сохраненное посредством слова
Посланье разума живого.


Язык т зубы

Написано в одной из старых книг:
Давно когда-то жил да был язык;
Он мальчику принадлежал,
Который целый день без умолку болтал.
Соседи-зубы все терпели
И только иногда в сердцах скрипели.
Но им однажды стало невтерпеж,
Когда вдруг с языка сорвалась ложь.
И в наказанье зубы что есть силы
Язык солгавший прикусили.
Умолкли оба сразу же тогда –
Язык от боли, мальчик от стыда.
С тех пор мальчишка чаще стал молчать
И выбирал, подумав, что сказать.


Огонь и котелок

В печной золе тлел малый уголек;
Едва дыша, он тщательно берег
Свои слабеющие силы,
Боясь угаснуть, чтоб могилой
Не стала серая зола…
Но тут для ужина пора пришла,
И в печь подбросили дрова
С сухим валежником. Едва
Огонь до сушняка добрался,
Как бойко вспыхнул и шалить принялся;
Лихие язычки беспечно заиграли;
Они озорничали и плясали
Так весело, что стало вдруг
Светлее и теплей вокруг.
Объяв дрова, огонь слегка трещал
И ярко кухню освещал.
А котелок, стоявший на плите,
Забормотал, забулькал, засвистел;
Варя похлебку, ласково сопел,
Как будто в тон огню тихонько пел.
А тот в ответ пускал, играя, вверх
Созвездья искр как фейерверк;
Подобно малому ребенку,
Смеясь, облизывал заслонку.

Внезапно осознал, к несчастью,
Огонь все упоенье властью:
Он стал недобрым и сварливым,
Капризным, дерзким и спесивым;
Его зазнайство распирало;
Ему уж в печке тесно стало;
Он стал шипеть и завывать,
И угрожающе стрелять.
Внушил ему гордыни бес,
Что может он подняться до небес.
Вот вверх взметнулись языки огня,
Чтоб в синем небе облака обнять;
Но встретили они не облака,
А закоптившееся днище котелка.


Тополь

Известно, тополя растут быстрее всех
Других деревьев, устремляясь вверх.

Однажды страстный тополь молодой
Решил обзавестись красавицей-женой.
Счел для себя пленительной наградой
Он брак с лозою виноградной.
Надеялись друзья его остановить
И на избранницу глаза открыть;
Влюбленный же, не соглашаясь с ними,
Ждал лишь, когда лоза его обнимет.
Лоза прекрасная и впрямь была мила,
Она ствол мужа крепко обвила,
И не заставивши себя просить,
Обильно начала плодоносить.

Чтоб легче было гроздья собирать,
Крестьянин начал тополь обрезать.
Утратив стройность, тополь округлился,
Пыл прежний погасил, с судьбой смирился.
Стоит он куцый, сокрушаясь горько,
Что стал лишь прочной для лозы подпоркой.
А беззаботные его собратья
Шумят листвой и щеголяют статью.


Камень и дорога

Среди цветов и сочных трав
Лежал красивый чистый камень;
Когда-то он, в ручей упав,
Отполирован был волнами;
Теперь ручей уж пересох,
Но на пригорочке зеленом
Жил камень, словно царь иль бог,
Красой природы окруженный.

Немного ниже меж полей
Вилась проезжая дорога;
Размера разного камней
На ней лежало очень много.
А по дороге шел народ,
Телеги, пышные кареты
По ней катились круглый год –
В мороз и зной, зимой и летом.

Вот наш герой и возмечтал
О шумном обществе собратьев;
Ему той жизни суета
Казалась настоящим счастьем.
Скатился, поднатужась, он
В желанный новый мир с пригорка,
Но ждал его не дивный сон,
А испытанья жизни горькой:
Пыль летом, слякотная грязь,
Сапог, копыт, колес удары…
Бедняга понял лишь сейчас,
Каким владел бесценным даром;
И плакал, вспоминая дни,
Когда он жил совсем иначе…

Мы все, имея, не храним,
Когда же потеряем, плачем.


Сыновья благодарность

Два пожилых удода – самка и самец –
Решили: наступает их конец.
Их перья стали ломки, крылышки слабеют,
Глаза не видят, пух совсем не греет;
В негодность и гнездо пришло,
Не может сохранять тепло,
А новое построить силы нет…
Пора уж им покинуть белый свет.
Обнявшись и нахохлившись, они
Последние отсчитывали дни.

Но мимо по какому-то из дел
Один из сыновей случайно пролетел.
Увидев, как больны отец и мать их,
Помчался и собрал сестер и братьев.
Одни построили им новый дом –
Уютное и теплое гнездо.
Другие стали мошкару ловить
И бережно родителей кормить,
Выщипывать запутавшийся пух,
Следить, чтоб дом их был и чист и сух.
А третие, обшарив лес, нашли
И папе с мамой в клювах принесли
Целебную лесную травку – ту,
Чей сок чудесно лечит слепоту.
Леченье требовало долгих сроков,
Но дети терпеливо чудо-соком
Глаза лечили, подменяя
Друг друга, отдыха не зная.

И времена счастливые настали:
Себя родители, прозревши, увидали
В кругу заботливых и любящих детей =
Всех дочерей своих и сыновей,
Чья нежная любовь и благодарность – сила,
Что исцелила их и жизни дни продлила.


Великодушие

Орленок высунулся из гнезда и увидал,
Как много птиц внизу летает между скал.

Скажи мне, что это за птицы, –
Спросил орленок у орлицы.

Все это наши верные друзья;
Без них орду прожить нельзя;
Хотя ему дано природой
Быть одиноким, сильным, гордым,
Царь птиц не царь без окруженья,
Без их любви, почета, уваженья.

Усвоив то, что объяснила мать,
Птенец продолжил наблюдать
За птицами как за друзьями
И вдруг тревожно крикнул маме:
Я видел – птицы прилетали
И часть еды у нас украли!

Нет, не украли – я их пригласила
И нашей пищей угостила.
Запомни, сын мой, навсегда –
Не может быть лишь у орла еда;
Он, и голодный, должен поделиться
С живущей по соседству птицей,
Которая порою на свою беду
Сама не может раздобыть еду.
Запомни навсегда, мой милый,
Что уважение не добывают силой;
Оно от всей души дарится
Лишь добрым и великодушным,
Тем, кто умеет, если нужно,
Куском последним поделиться.



Львица

Охотники подкрадывалась тихо,
Когда кормила львица сосунков;
Она нутром почувствовала лихо,
Почуяв запах, шедший от врагов…
Увидела нацеленные пики
И дротики… мысль первая – бежать…
Но как же львята? Подсознаньем диким
Мгновенно в ней заговорила мать.
Ценою жизни защитить решила;
Нагнувши голову, чтобы не видеть пик,
Прыжок отчаянный, последний совершила –
К врагам… и обратила в бегство их.


Жаждущий осел

Осел пришел на водопой
И огорчился не на шутку:
В пруду веселою гурьбой
Резвились и плескались утки, Изрядно воду замутив;
И молча, так и не попив,
Осел в сторонке начал ждать
Когда очистится вода.
Вот, наигравшись, улетели утки,
И подождав две-три минутки,
Осел вновь подошел к воде; она
Однако все еще была мутна.
И ослик, отойдя опять,
Стал терпеливо и упорно ждать.

Что ж он не утоляет жажду,
Хотя к пруду уж приближался дважды? –
Лягушку-маму удивленно
Спросил сынишка несмышленый.

Такая у осла природа,
Что грязную не пьет он воду;
Скорей от жажды он умрет,
Чем воду мутную попьет;
Он, даже мучась, будет ждать,
Чтоб стала чистою вода.

Но как же так! Ведь это значит, мама,
Что он упрямый!

Нет, ты неправ – ответила лягушка –
Осел умеет, если нужно,
Трудиться, вынося все тяготы, невзгоды;
Он не гнушается любой работы;
Он не упрям, а терпелив,
И это очень многих злит.
Упрямым только те его и величают,
Кому ни выдержки в работе не хватает,
Ни настоящего уменья,
Ни мудрого, как у осла, терпенья.


Змеиные козни

Два зяблика, ловя жучков и пауков,
Увидели вдруг сказочный улов:
Внизу под веткой на листе зеленом
Четыре червячка плясали оживленно
Такие жирные… как будто дразнят…
Один птенец не выдержал соблазна.
Но только клювом в них хотел попасть,
Как угодил змее коварной в пасть.
Товарищ потрясенный уловил
Писк и увидел перышки в крови,
Которые от зяблика остались.
Птенцы неопытные разве знали,
Что лес родной, такой прекрасный,
Таит жестокую опасность –
Змею с отростками вместо бровей,
Которые играют роль червей;
Змея же под колодою замрет
И, скрытая листвой добычу ждет.

Повадка хищницы, как говорится,
В народе стала притчей во языцех:
Того, о чьем коварстве люди знают,
Змеею подколодной называют.


Огорчение

Воспользовавшись солнечным деньком,
один сеньор отправился гулять,
чтоб посмотреть на незнакомых
людей, а также показать
себя любимого. Случайно встретил
приятеля, Обрадованный этим,
решил он душу отвести и поболтать.

Ба, здравствуй! На тебе лица нет! Что с тобой?

Всегда случается такое вдруг со мной, когда…

Ты заболел! О. Боже! Вот беда!
Ты лекарю еще не показался?
Напрасно! – Тут он рассуждать принялся
о лекарях и о болезнях,
о методах лечения полезных,
о разных снадобьях и травах,
о страшных ядах и отравах,
а также и о многом прочем,
о том, что – хочешь иль не хочешь –
лечиться должен человек любой…
Скажи-ка, а давно это с тобой –
такая смена настроенья?

Тут он умолкнул на мгновенье.
Приятель, наконец, смог дать ответ,
открыв ему великий и простой секрет:
Со мной бывает это каждый раз,
как и произошло сейчас,
когда я вижу вдруг набившую оскомину
самодовольную твою физиономию;
от огорчения, какого горше нет,
становится тогда не мил мне белый сват.


Богач и бедняк

Бедняк- ремесленник в убогой мастерской
работал день-деньской,
но все ж не мог расстаться с нищетой.
Случалось, кончивши работу
и отложив насущные заботы,
он тихо поднимался в гору,
чтоб навестить богатого сеньора,
что жил невдалеке
в своем особняке.
Стучал, входил и, снявши шляпу, он
отвешивал хозяину поклон…
потом ни с чем он молча уходил,
но вновь и вновь все так же приходил.

Вот, наконец, сеньор его спросил:
Скажи, зачем ко мне приходишь,
снимаешь шляпу, кланяешься и уходишь?
Какая у тебя нужда, признайся;
проси, я помогу, ты не стесняйся.

Благодарю, – бедняк ему ответил, –
на огонек в окне, который светит,
сюда я каждый раз иду,
чтоб душу отвести, увидев тут
роскошную богатства красоту;
и радует меня вдвойне,
что это ведь доступно только мне…
Вам, богачам, гораздо хуже,
поскольку негде отвести вам душу,
ведь рядом необъятные края,
где есть лишь бедняки, такие же, как я.

1-11 октября 2011 г.

Продолжение следует



Крот

Однажды крот свои владенья обходил;
он каждый день бродить любил
по длинным чистым переходам,
по верхним галереям,
нижним кладовым
с запасами съестного впрок,
которые в былые годы как важный жизненный урок
исполнили отцы и лелы…

Вдруг он заметил лучик света
и незнакомый лаз, ведущий вверх;
решил разведать, как на грех,
куда ведет он…
Эй, остановись! –
остерегающий раздался голос, –
опасен этот путь!
Но любопытный крот уж не хотел свернуть.

Когда же землю сверху разбросал,
то голубую бездну увидал,
открывшуюся перед ним…
свет яркий брызнул…
последнее, что он увидел в жизни,
была та голубая высота,
ведь солнца луч
ударил в щелочки подслеповатых глаз
и ослепил крота.

Ложь тоже добивается удачи,
лишь только хоронясь и прячась,
а если явится на белый свет,
то ей спасенья нет – она
бывает правдою ослеплена.


Кремень и огниво

Кремень обиделся,
когда огниво его ударило:

Зачем ты бьешь меня, я не пойму;
я незнаком с тобою;
и зла не причинил я никому;
оставь мои бока в покое.

Не обижайся, мой сосед, –
огниво молвило в ответ, –
ты потерпи и подожди, покуда
я из тебя добуду чудо.

Кремень, поверив, ждал, снося
его удары терпеливо;
вот, наконец, огниво
добыло из него огонь,
творящий подлинные чудеса.
Кремень тут сам
послал молитву небесам,
благодаря за то, как он
был за терпение вознагражден.

А сказка сказана для тех,
кто легкий хочет получить успех,
кому в ученье,
недостает старанья и терпенья.
Однако знаний семена взойдут
и щедро наградят за труд.
Ученье нелегко – кто спорит? –
но станет урожай наградой:
известно, что ученья корень горек,
да плод сладок.


Щегол

Щегол нес в клюве червячка,
Чтоб накормить птенцов, –
Он был заботливым отцом;
Но подлетев к гнезду, застыл,
Увидевши свой дом пустым.
Стал он искать щеглят окрест,
Стенаниями оглашая лес.

Под утро зяблик незнакомый,
Сочувствуя ему, сказал,
Что видел их в крестьянском доме,
И направленье показал.
Щегол легко нашел тот дом
И, облетев его кругом,
Увидел клетку над окном
Висящую, а в ней щеглят,
Которые галдят, кричат
И плачут, и его зовут.

Он клювам, лапками пытался
Раздвинуть прутья клетки; труд
Его однако оказался
Напрасен, безуспешен…
Щегол был безутешен…

Он детям грустно улыбнулся,
В лес улетел и вновь вернулся;
Щеглята кинулись к отцу, а тот
Их клюнул каждого в раскрытый рот…
Он в клюве бережно принес
Былинки ядовитой травки,
И все щеглята протянули лапки.

Щегол же горестно сказал,
Что лучше умереть,
Чем век в неволе тягостной томится.
Щегол был гордой и свободной птицей.


Пантера

Малышка обезьянка закричала:
Мама! Там львица – как она красива!

Взглянула обезьяна-мать
сквозь ветви молодой оливы
и головою покачала:
Нет, то не львица, а пантера;
ты присмотрись к ее окраске.

Я вижу: шкура – загляденье.
как будто из волшебной сказки, –
с восторгом дочка ей сказала.

И впрямь издалека казалось,
что в пожелтевшей от жары траве
вдруг расцвели махровые цветы.

Как же еще наивна ты, –
вздохнула мать, –
пантера знает,
как привлекательна, и ждет,
когда, заворожась, зверье за ней пойдет…
а кто-то там, глядишь, и станет
добычей хищницы… таков уж их удел…

И красота норой бывает
приманкой для недобрых дел.


Луна и устрица

Влюбилась устрица в луну
так, что когда всходило
на небо ясное светило,
она влюбленными глазами
смотрела долгими часами
на своего кумира,
забыв о прозе мира
и видя лишь ее одну.

Прожорливый бродяга-краб
заметил,
что ночью устрица,
забывши все на свете,
распахивает раковину
столь неосторожно,
что съесть ее, наверно,
очень просто можно.,

Однажды, подловив мгновенье,
клешнями камешек схватил он
и, проявив немалое уменье,
закинул в раковину…
устрица хотела
захлопнуть створки,
но не тут-то было…
краб быстро завершил задуманное дело –
влюбленную бедняжку съел он.

Увы! Ждет участь эта
того, кто не умеет тайну
чувств сокровенных сохранить,
ведь глаз, ушей и языков случайных,
охочих до чужих секретов,
на свете пруд прудить.


Паук и стриж

Паук трудолюбиво ткал,
старательно воссоздавая
между деревьями
ткань паутины трижды.

Но раз за разом, пролетая,
крылом его сеть разрывал
на бреющем полете стриж.

Таким упорством пораженный:
Зачем ты мне мешаешь жить,
чем я тебе помеха? –
спросил однажды возмущенно
паук у птицы.

Стриж в ответ:
Да твоему коварству нет
предела;
паутины сеть,
невидима и невесома –
ловушка, что приносит смерть
для многих бедных насекомых.

Тебе ли, братец, говорить слова такие,
чем ты лучше,
чем я?
Ты днями напролет
с открытым клювом носишься,
хватая
налево и направо,
порою просто для забавы,
тех. за кого печешься тут,
тогда как я за честный труд,
за то. что тонко ткать умею,
добычу честную имею.

Судить других любому вольно,
взирая со своей высокой колокольни.



Устав обязывает

Устав монастырский строг:
когда наступают посты,
ни мяса, ни жирной еды
нельзя есть…,
но если в пути
монахи,
дозволено им есть любое –
любое съестное,
какое сумеют найти.

Так вот, два монаха отправились в путь
по важным делам;
уставши,
решили поесть, отдохнуть
на постоялом дворе;
и там же остановился купец,
большой и хитрец и скупец.

Хозяин был беден;
хотел услужить,
но все же он смог всем троим предложить
на ужин цыпленка всего одного,
а больше мясного – увы – ничего.

Купец тут и вспомнил про строгий устав;
он спутникам предложил
спасти от греха их во имя поста…
и сразу цыпленка себе положил
на блюдо…
Монахи не стали
ему возражать;
пожевали
хлеб с сыром, что Бог им послал;
купец же не только цыпленка умял,
но даже и косточки все обсосал.

Наутро пешком все отправились в путь –
по бедности двое, по скупости третий –
а путь прегражден был широкой рекой…
случается же такое на свете;
и путникам некуда было свернуть.

Один из монахов был молод, силен;
на плечи купца водрузил себе он,
и ношу понес через реку ту вброд…
но вот посредине течения встал
и вспомнил внезапно про строгий устав.

Спросил он:
Скажи-ка, дружище!
А деньги-то есть у тебя при себе?
Ответил купец:
Благодарность судьбе…
Ну, как же не быть –
обязательно есть,
купцу так велят его гордость и честь.

Монах:
Но тогда уж, дружище, прости,
но нам наш устав запрещает в пути
хотя бы одну лишь монетку нести.
И сходу
он сбросил купца прямо в воду.

До нитки промок плутоватый пройдоха;
признаться, его проучили неплохо.
Краснея с досады,
охвачен стыдом,
он все ж согласился с тем, что поделом
и даже красиво и тонко
досталось ему за цыпленка.


Устрица и мышь

Попала устрица в улов
и поняла, что будет худо
морскому люду,
когда увидела, как бьются без воды
собратья-рыбы, разевая рты.

Вдруг мимо устрицы неслышно
шмыгнула мышка.

Ах, мышка добрая, спаси,
меня к родному морю отнеси, –
взмолилась устрица.

А мышь взглянула и видит –
устрица большая
и мясо вкусное, должно быть –
облизнулась
и говорит:
Что ж я готова
тебе помочь
и унести отсюда прочь;
вот только створки ты открой,
чтоб было легче мне управиться с тобой.

Она так ласково и просто говорила,
что створки устрица открыла;
мышь тут же в раковину мордочку умело
засунула, чтоб лакомства вкусить;
однако устрица успела,
захлопнуть створки, прищемив,
коварной мыши жадный нос.

От боли мышь так громко запищала,
что кошка писк тот услыхала;
один прыжок –
и схапала
она мышонка лапами;
потом неспешно завершила дело
тем, что, мурлыкая довольно, съела.

Как говорят, хитри, хитри,
а за хвостом своим смотри.

29 ноября – 4 декабря 2011 г.



Приведу одну из притч Леонардо да Винчи в прозе и ее переложение в форме стихотворной басни.

Львица
Вооруженные дротиками и острыми пиками охотники неслышно подкрадывались все ближе и ближе. Львица, кормившая малышей-сосунков, вдруг учуяла незнакомый запах и тотчас поняла, что близка опасность. Но было поздно. Охотники уже обступили логово. При виде людей с оружием в руках львица оторопела. Она хотела было спастись бегством, но тут же одумалась: ведь тогда ее львята станут легкой добычей для охотников.
Мать решила защитить малышей ценою собственной жизни. Низко пригнув голову, чтобы не видеть нацеленные на нее острые пики, она в отчаянном прыжке ринулась на людей и обратила их в бегство.
Беспомощные львята были спасены.

Львица (переложение)

Охотники подкрадывалась тихо,
Когда кормила львица сосунков;
Она нутром почувствовала лихо, Почуяв запах, шедший от врагов…
Увидела нацеленные пики
И дротики… мысль первая – бежать…
Но как же львята? Подсознаньем диким
Мгновенно в ней заговорила мать.
Ценою жизни защитить решила;
Нагнувши голову, чтобы не видеть пик,
Прыжок отчаянный, последний совершила –
К врагам… и обратила в бегство их.





Рождение жанра

Две книги, увидевшие свет в двадцать первом веке, с интервалом в 10 лет, пробудили желание поразмышлять о том, что они знаменуют своим появлением, и поделиться возникшими мыслями. Первая книга – «Записи и выписки» (М.Л.Гаспаров. М. НЛО. 2000. 416 с.), вторая – «Коротышки в литературных кругах. Были и небылицы» (Э.А.Шульман. М. Арт Хаус медиа. 2010. 320 с.).
Михаил Леонович Гаспаров (1935-2005) – российский литературовед, филолог-теоретик, историк античной литературы и русской поэзии, переводчик, эссеист, академик РАН, согласно существующему мнению, написал книгу, жанр которой невозможно определить. Точнее, жанров у нее много. Это и мемуары (о маме, войне, детстве, людях, с которыми встречался), и научно-популярный жанр (краткие и точные заметки о собственной многогранной деятельности, об интеллигенции, о филологии, об отличии науки от критики и философии); Это и собственно записи и выписки (забавная цитата, неожиданное наблюдение или высказывание, чья-то шутка), и даже анекдоты. Главная особенность книги состоит в том, что эти записи и выписки не надоедают, создавая картину научной и житейской мудрости.
Представляется, что ощущение невозможности определить жанр возникает потому, что М.Л. Гаспаров стал основателем совершенно нового жанра малой формы – жанра ультракороткой прозы.
Убеждает в этом вторая из названных книг
Эдуард Аронович Шульман – профессиональный литератор, считающий свои работы филологической прозой, написал книгу, которая, как это напечатано на обложке, «представляет собой нечто среднее между художественной литературой и монографией ученого с обширной фактологией. Возможно другое определение – сюжетная эссеистика, создающая панораму отечественной словесности от Пушкина до наших дней».
Народная мудрость учит, что дорогу прокладывает идущий вторым.
Книга эта не только сродни записям и выпискам М.Л.Гаспарова. Она продолжает и развивает жанр ультракороткой прозы и обладает тем же удивительным свойством – не надоедает. Существуют понятия «вечный двигатель» и «настольная книга». Так вот, это – настольная книга для вечного чтения. Прочитав три сотни страниц ее былей и небылиц, напечатанных мелким шрифтом, вы испытаете неодолимое желание открыть книгу с любой страницы и начать сызнова.
Пройдя по следам Гаспарова, Шульман проторил дорогу, идущим за ними.
Известный литературовед и критик Б.М. Сарнов написал послесловие к этой книге, назвав автора «изобретателем жанра». Проанализировав прочитанное, он наглядно доказал, что Эдуард Шульман стал изобретателем жанра коротышек в литературных кругах потому, что первым, не только собрал их воедино, но и творчески обогатил это собрание своим незаурядным талантом писателя и исследователя.
Именно это отличает и книгу Гаспарова. Правда автор не ограничивал тематический круг своих коротких мыслей, а расположил их в несколько приемов и по алфавиту, то есть собственным уникальным образом выразил авторскую индивидуальность.
Подобную творческую индивидуальность каждого автора, как представляется, следует считать одной из важнейших характеристик нового жанра.
Есть ли у этого жанра корень, из которого он растет?
Конечно, есть. И не один корень, а развитая корневая система. Афоризмы, мемуары, анекдоты, дневники и записные книжки писателей, пословицы и поговорки, даже частушки и эпиграммы – любые произведения этих жанров могут стать истоком ультракороткого сюжета..
Н.А Заболоцкий (1903-1958) в одной из статей пишет, что Пушкин «всеми своими бессмертными творениями и своими мыслями, разбросанными по дневникам, статьям и письмам, предвосхищает многие наши заботы, желания и помыслы, направляет наши поиски…». Ему вторит Э.А. Шульман: «Пушкин, как наше всё, положил начало местной афористике – обнародовал в 1828 году «Отрывки из писем, мысли и замечания». В Интернете это произведение Пушкина (собр. соч в 10 тт., т.7, стр. 53; опубликовано в «Северных цветах») относят к. публицистике и критике, жанрам, которые тоже могут служить истоком для коротких сюжетов.
Мы знаем много сборников афоризмов – и монографических и коллективных, как мононациональных, так и «международных». Есть собрания анекдотов, поговорок, пословиц, частушек и прочая, и прочая, и прочая. Опубликованы записные книжки Чехова, Волошина, Ильфа и др. Все это бесспорно жанры, короткой и даже ультракороткой прозы. Но все они самодостаточны, и не могут оспорить подобной самодостаточности рассматриваемого нами жанра.
Мы часто говорим: мне в голову пришла мысль.
Нередко что-то прочитанное или услышанное, какая-то фраза по радио или с телеэкрана, слово, брошенное в споре, уличная сценка или неожиданная реклама вызывают эмоциональный отклик, заставляют размышлять, соглашаясь или возражая. Мысль снова и снова возвращается к встревожившему ее предмету или теме. Из таких записанных мыслей, которые приходят, рождается короткий сюжет как основа жанра. Главное же его свойство – это упомянутая выше творческая индивидуальность автора, придающего своим интеллектом и эмоциональным складом натуры окраску каждому сюжету и их собранию, избирающего тему, композицию и соответствующее название такого собрания.
М.Л. Гаспсров, создав необычную короткую прозу, назвал свое сочинение обычно, по старинке. Записи… выписки. Э.А. Шульман сделал следующий шаг, назвав книгу созвучного жанра «Коротышки в литературных кругах». Тем самым он, может быть, неосознанно, предложил возможный термин для обозначения жанра.
Приходит на ум слово «крохотки». Так назвал свою короткую прозу А.И. Солженицын (1918-2008). Но он, отмечая, что «…для художника большое наслаждение работать над малой формой», продолжает традицию тургеневских стихотворений в прозе. По мнению Л.П. Гроссмана, их можно назвать поэмой о пройденном жизненном пути, это своеобразные путевые очерки. К тому же слово «крохотки» имеет умильно-лирическую окраску, вполне приемлемую для стихотворений в прозе, но вряд ли отвечающую сути рассматриваемого жанра.
Что же касается слова «коротышки», то оно представляется весьма удачным. Оно не только активно подчеркивает предельную краткость прозы, но выявляет и ее явную особость. Литературные коротышки выделяются из других жанров даже короткой прозы, как выделяются в толпе или уличном потоке людей лилипуты и карлики. Слово «коротышки» убеждает и юмористической окраской, вскрывая перекличку жанра с частушкой и анекдотом. Исходя из этого, новорожденному жанру можно дать имя «Коротышки», или «Литературные коротышки».
Джордж Бернард Шоу (1856-1950) утверждает, что «оригинальная точка зрения сначала представляется шуткой и причудой, затем – кощунством и предательством, затем – спорным вопросом и наконец истиной в последней инстанции». Сегодня предложенное Э.А.Шульманом название кому-то может казаться смешным, кому-то – кощунственным, кому-то – спорным, Завтра оно вполне может стать истиной в последней инстанции.


Август 2011.