Литклуб

 

  В. ГЕРМАН

И С Т О Р И Я   И   Я З Ы К И
____________________________________

Э с с е


        Что нам говорит история европейских языков? Прежде всего, она говорит о том, что практически все языки, так скажем, первичные, языки древних племён догосударственной поры (т.е. языки автохтонных народов, населявших Европу и её ближайшие окрестности с глубокой древности), как правило, обладали так называемым с и н т е т и ч е с к и м строем, т.е. многословным словарём и очень сложной, разветвлённой системой словоизменения (склонений и спряжений). Это касается и древнегреческого языка, и латыни, и германских языков, и языков скандинавских. А также и славянских языков той древней исторической эпохи. Эта особенность относится равным образом ко всем наиболее древним на территории Европы языкам, которые были достаточно, если можно так сказать, равноправны при любом межплеменном общении. Конечно, мы говорим сейчас только об индо-европейских языках, обладающих известной общностью и родством. И, если говорить именно о них, то, вероятно, можно заключить, что с и н т е т и ч е с к и й строй естественно присущ всякому древнейшему состоянию языка. А н а л и т и ч е с к и й же строй языка (применительно, по крайней мере, к индо-европейским языкам) является более поздней стадией развития или метаморфозой языкового строя.
        Мы знаем, что сегодня на территории Европы (при том, что за весь известный нам исторический период её население не подвергалось принципиальной этнической или физической замене или слишком мощным этническим вторжениям извне) большинство языков обладают как раз а н а л и т и ч е с к и м строем (это все романские языки, английский язык и болгарский). При этом, если говорить о большой семье романских языков, то все они произошли от латыни, которая была, как мы уже сказали, языком синтетическим. Чем же обусловлено такое изменение языков? И является ли оно естественным и общим процессом упрощения всякого языка в ходе его исторического развития? И не ожидает ли в будущем русский язык, являющийся сегодня языком синтетическим, такая же метаморфоза, превращение его в язык аналитического строя?
        Вот перед нами два вопроса, на которые следует, в контексте этого размышления, ответить. Первый вопрос – это почему древнейшие языки всегда являются синтетическими, и второй вопрос - закономерно ли в процессе развития превращение синтетических языков в аналитические?
        Чем отличается аналитический строй языка от синтетического? В аналитических языках практически нет форм словоизменения (склонения, спряжения), там все функции сочетания слов, сведения их в синтагму, выполняют различные предлоги. Всё это сильно упрощает грамматику языка. Конечно, не бывает языков чисто синтетических и чисто аналитических: тем более, когда вторые возникают из первых. Какие-то рудименты синтетического строя остаются (например, спряжение одних только вспомогательных глаголов). Речь идёт о главном, определяющем строй языка принципе, не более того.
        Итак, почему же древнейшие (т.е. более архаичные) языки первоначально формируются, как языки синтетические, т.е. более сложно устроенные, более громоздкие, более формонасыщенные?
        Дело в том, что всякий примитивизм в процессе своего развития и усложнения неизбежно становится громоздким. Усложняясь, он засоряется мелочами, налезающими друг на друга. И только уже более свободный, более раскованный и гибкий язык, связанный с многозначностью и многофункциональностью одних и тех же простых форм, способен освободиться от этой неповоротливой громоздкости. В этом смысле, аналитизм языка, конечно, более прогрессивен.* Во всяком случае, история показывает, что мы имеем только случаи перехода языков от синтетизма к аналитизму, но не имеем случаев обратной трансформации – от аналитизма в синтетизм.
        И всё же – является ли такой переход неизбежным в процессе естественного развития языка? Для того, чтобы ответить на этот вопрос, нам придётся рассмотреть ту реальную историю европейских народов, в процессе которой и произошёл этот конкретный переход от синтетического строя некоторых основных языков к аналитическому строю.

        Если говорить об истории Западной Европы, то мы, прежде всего, безусловно, отметим её очевидную - хотя и удивляющую нас - двуэтапность или двуцикличность, т.е. как бы две восходящие ветви развития, первая из которых (Античность) почему-то вдруг так резко оборвалась и, наподобие скатившегося вновь к подножию горы Сизифова камня, дала возможность всему развитию начаться ещё раз с самого начала. При этом, мы заметим также, что вот эта-то историческая катастрофа и послужила, очевидно, тем властным рычагом, который повернул развитие синтетических языков (латинского, греческого и некоторых других) в сторону аналитизма.
        Но пойдём по порядку.
        Как нам относиться к самой этой двуэтапности всей европейской истории, как нам её понимать? Так, как её понимали, например, марксисты: как естественный переход от одной, предшествующей, общественной формации к закономерно следующей за нею (от «рабовладельческого строя» к «феодальному»)? Или – как (пусть тоже закономерную, но всё-таки внезапную, т.е. прерывающую историческое развитие) историческую катастрофу, когда естественное и закономерное движение от формации к формации было прервано и наступил грубый, механический возврат на начальную стадию всего развития? Это вопрос принципиальный. И верный ответ на него мы можем получить, лишь сравнив обе стадии (оба цикла) европейской истории структурно между собой. С чего начинались оба эти цикла? Ну, Античность (если понимать её широко и всеохватно, не выделяя в отдельные, самостоятельные этапы все более древние, предшествовавшие ей, ветви развития) начиналась, естественно, с «первобытнообщинного строя». А с чего началось последовавшее за Античностью Средневековье? Сразу с «феодализма»?.. Да нет же, нет! «Феодализм» этот был принесён с собою теми вторгшимися на территорию Рима племенами, которые до этого жили за пределами Рима и только что пережили стадию того же самого «первобытнообщинного строя». То-есть, вот этот их «феодализм», который они, захватив Рим и его земли, тотчас и неизбежно там насадили, родился у них самих и отнюдь не из рабства, а именно из их собственного «первобытнообщинного строя», который они пережили до этого (до захвата ими Рима). То-есть, вот эти (так называемые «варварские») племена, которые захватили и заселили территорию рухнувшей под их ударами Римской империи, сами в своём собственном развитии прошли всего три фазы, три стадии - от «первобытнообщинного строя» через «феодализм» к «капитализму». И никакого «рабовладельческого строя» на их пути развития не было! Этот самый «рабовладельческий строй» принадлежал всецело и исключительно Античности. То же самое мы увидим и в истории России: здесь тоже (вспомните Киевскую Русь) «феодализм» возник прямо из «первобытнообщинного строя». И это никакая не аномалия, это – правильная закономерность. А что же в Античности ? Что там было м е ж д у «первобытнообщинным строем» и «рабовладением»?
___________________________________________________
* Это различие языкового строя, безусловно, связано также с постепенным переходом людей от редукционистского (складываемого из множества частностей) восприятия языка к холистическому (т.е. целостному) его восприятию.
___________________________________________________

        Откроем монографию известного историка Н.А.Машкина «История древнего Рима» (Москва, Госполитиздат, 1956 г., стр. 4):
        «Чтобы понять условия возникновения римской рабовладельческой общины, - пишет он, - необходимо иметь представление о доримском общеиталийском развитии. Особенное значение имеет возникновение этрусских городов и распространение их политического влияния на соседние с Этрурией области Апеннинского полуострова… Большинство местных племён находилось ещё на стадии первобытнообщинного строя, но, однако, во многих италийских областях шёл процесс его разложения, преобразования органов родового строя в государственные. В числе других городов среднеиталийской области Лаций переживал этот процесс и Рим, на который одно время распространили свою власть этруски. Эту раннюю эпоху, основной чертой которой был процесс разложения первобытнообщинного строя и образования государств, принято называть ц а р с к о й; последний период этой эпохи может быть назван э т р у с с к и м периодом римской истории. Начало царской эпохи датируется приблизительно У111 веком до н.э., конец же её принято относить к концу У1 в. до н.э. После изгнания этруссков и отмены царской власти начинается история Римской республики, которая продолжается до начала последнего тридцатилетия 1 в. до н.э. и делится на три эпохи. Первая эпоха - э п о х а р а н н е й Р е с п у б л и к и (конец У1 в. – 60-е годы 111 в. до н.э.) – характеризуется формированием рабовладельческого способа производства в Риме, борьбой плебеев и патрициев – двух основных групп (сословий) свободного населения римского рабовладельческого общества…»
        Итак, мы видим, что эпоха, которую Машкин называет «царской» и которая простиралась с У111-го по У1-й век до н.э., как раз и находится между «первобытнообщинным строем» в Риме и «формированием рабовладельческого способа производства», причём - она характеризуется, во-первых, «разложением первобытнообщинного строя» и, во-вторых, образованием государственной власти. Но что же это, как не чёткие признаки «феодализма»? Ведь то же самое происходило и в Киевской Руси! И - в те же Средние века в Западной Европе!..
        То-есть, мы видим, что с х е м а развития везде была одной и тою же, а именно - т р и а д о й: «первобытнообщинный строй», «феодализм», «рыночное производство». Но только это «рыночное производство» в Античности было основано на рабском труде, а в современной Западной Европе - на труде наёмных работников. Вот и вся разница. Между прочим, ещё известный немецкий историк Т.Моммзен находил очень большое сходство между «рыночными отношениями», существовавшими в Риме и в современной Европе.
        Маркс, безусловно, не понял этот переход от «разложения первобытнообщинного строя» к «формированию рабовладельческих республик», как ф е о д а л и з м. А значит, он не увидел в крушении Рима и всей Античности и никакой катастрофы, никакого прерывания естественного развития и никакого возвращения этого развития вспять, назад. к своему началу. Но это – очевидная ошибка. Советский историк Н.А.Машкин в своём труде, конечно же следует за Марксом и не смеет ему противоречить. Но он всё же показывает нам то, что было в истории на самом деле. Вот он пишет об этрусках, владением которых первоначально был и Рим: «Хотя этруски сравнительно рано перешли от первобытнообщинного строя к классовому обществу, у них сохранились определённые пережитки родовых отношений… Разделение труда, развитие обмена, завоевания – всё это способствовало разложению родового строя и выделению господствующих семей. Социальный строй этрусков на основании имеющихся в нашем распоряжении скудных литературных источников и археологических памятников представляется строго аристократическим. Военно-жреческая знать (лукумоны) составляла привилегированную часть общества, в подчинении у которой находились другие слои населения» (Там же, стр. 77-78). Ясно, что под «другими слоями населения» историк имеет в виду не рабов, а просто зависимых и, вероятно, облагаемых данью, налогами, поборами людей. Но что же это такое, как не типичный ранний феодализм ?! То-есть, объективные данные историков – вопреки навязанной им ошибочной марксистской концепции исторического процесса – подтверждают правильность нашего предположения, что закономерным путём развития первоначального человеческого общества всегда и везде была описанная нами выше т р и а д а («первобытнообщинный строй» - «феодализм» - «рыночное хозяйство»). А значит – и наше представление о том, что падение Античного мира было определённым с р ы в о м всего предшествующего цикла цивилизационного развития и откатом общества назад, к исходному рубежу, тоже справедливо.
        Почему же произошёл этот срыв ?
        Вероятно, причину этого следует искать как раз в том различии между третьими этапами триады, которые проявились в двух этих циклах: в различии между «рабовладельческим» и «капиталистическим» способами производства. Рабский труд в Риме был недостаточно производителен, потому что работник не обладал свободой воли и не хотел работать на хозяина, а техника не могла ещё предоставить такие машины и станки, на которых согласился бы работать свободный человек. Значит, раба нельзя было освободить, оставив его работником на производстве! Освобождаясь, он неизбежно уходил из производства. И оно останавливалось. Так и рухнул Рим со всей его культурой и экономикой. Но развитие науки и техники (в отличие от общественного развития) идёт не циклично, а поступательно и только вперёд. Поэтому, ко времени второй, средневековой триады, Европа набрала больший потенциал технической вооружённости производства и сумела во-время освободить крепостного крестьянина, не превращая его в раба (как это было в Риме). И она – со второго захода – прорвалась в свободное рыночное общество нового времени.
        Итак, это – всё об истории.
        Вернёмся к языку.
        Когда создалась первая европейская империя – Рим, - подчинившая себе значи-тельную часть Европы и распространившая на все эти территории и навязавшая местным племенам свой общеимперский латинский язык, возникла ситуация (впервые в европейской истории), когда огромная часть европейцев, как и переселившихся сюда африканцев и азиатов самого разного племенного состава, была вынуждена говорить на чужом для них языке (примерно так же, как поневоле стали «русскоговорящими» все жители СССР). Но ясно, что в полной мере овладеть латынью смогли только немногие (высшие культурные слои местной знати), а все прочие жители так называемых «провинций» говорили на крайне упрощённом, искажённом варианте латыни. Когда же Рим окончательно рухнул, был захвачен «варварами», а его правящая элита была физически уничтожена, собственно культурная латынь просто перестала употребляться в качестве обиходного языка, она сохранилась лишь в тех старых книгах и папирусах, которые чудом уцелели кое-где в христианских монастырях. А народ во всех этих «варварских» княжествах и королевствах, что возникли в Средние века на территории бывшей Римской империи, уже говорил на весьма примитивной народной латыни, давно и накрепко забыв свои исконные племенные языки. И вот стали формироваться так называемые «романские языки», которые все до крайности упростили латынь, насытили её множеством «варварских» слов и выражений, уничтожили её разветвлённые грамматические формообразования, сведя весь синтаксис и всю морфологию к употреблению нескольких предлогов. Эти местные языки и стали, в результате этого упрощения, аналитическими. Таким же стал и английский язык, тоже бывший языком одной из колоний Рима и эффективно усвоивший, ассимилировавший народную латынь. Для того, чтобы эти языки сделались опять действительно культурными языками, понадобились века нового исторического развития, нового обретения литературы, которая одна совершенствует и оттачивает языковые возможности, обеспечивает языку и его средствам настоящую духовность.
        Иными словами, мы видим, что катастрофа историческая (крушение Рима) с неизбежностью повлекла за собой и катастрофу культурную, и катастрофу чисто лингвистическую. Новый цикл развития постепенно преодолел последствия этой катастрофы, но все потери так и остались потерями, и яма в прогрессе человечества осталась ямой, провалом, из которого человечество поднялось ещё через тысячу лет.

        А что же можно сказать о всех тех европейских народах и языках, которые не относились к сфере влияния Рима и не участвовали в цивилизационном цикле Античного мира ? И – в том числе – о России…
        Во-первых, то, что все они тоже развивались исторически по закону триады, т.е. начиная с «первобытнообщинного строя», через «феодализм» к «рыночному хозяйству». А во-вторых – то, что их развитие в этом направлении началось гораздо позднее, чем на территориях, охваченных античной культурой, но шло, вероятно, в большей аналогии с античным периодом, чем с периодом средневекового повтора этого развития.
        Проще всего было бы полагать, что это развитие, хоть и с некоторым отставанием, но шло параллельно (и, стало быть, синхронно) с развитием средневековой Западной Европы. То-есть, применительно к России, считать, что её «феодализм» простирался-де от Киевской Руси и аж до революции 1917-го года, сместившей династию Романовых (революция-то, вроде, буржуазная, т.е. аналогичная буржуазным революциям в Западной Европе). Но это не так.
        У нас как-то привыкли считать, что «крепостное право» - это признак и принадлежность «феодализма». Между тем, чистый «феодализм» (который был у нас во времена Киевской Руси) не предполагает полную собственность владельца «крепостных душ» на индивидуальную личность крепостного крестьянина, платящего оброк или подать. У нас же, на Руси, после такого формального акта, как отмена «Юрьева дня», т.е. права перехода крестьян от одного помещика к другому, восторжествовала именно полная собственность помещика на каждого крестьянина в отдельности, как на скот или вещь. То-есть, строго говоря, это было, конечно же, самое настоящее р а б с т в о. И наши российские помещики (во все романовские времена вплоть до Александра 11-го) были самыми настоящими рабовладельцами.
        Именно поэтому я и полагаю, что российская триада шла, по примеру античной триады, к третьей стадии – рабовладению, а совсем не к капитализму. И пришла к этому рабовладению, расцвет которого начался с воцарения не кого-нибудь, а Петра Первого. Понимаете, когда Наполеон вступил со своей армией в Россию, он, представитель буржуазной Европы, шёл вызволять из рабства отставший от этой Европы на целый эволюционный цикл российский порабощённый народ! Но – увы! – российское рабство было непобедимо, оно слишком ещё глубоко сидело в самом русском народе. И если российская, дворянская даже, элита уже была готова воспринять идеи буржуазной демократии и свободы (отсюда – «декабристы»), то русский народ ещё не мыслил себя вне привычных и даже порой уютных оков своего рабства. И освободитель Наполеон потерпел в России сокрушительное поражение.
        Россия, как империя античного типа, шла не просто и не только к рабовладению, но и к бесславному и страшному падению и развалу, как тот же Рим (она же - Третий Рим!). И предотвратить этот крах и эту гибель не могли никакие запоздалые и половинчатые модернизации типа отмены крепостного права в 1861-м году, типа манифеста 1905-го года о конституционных реформах и создании представительного органа власти, ни столыпинская реформа земельных отношений в деревне, ни все другие подобные попытки архаичной рабовладельческой империи перекраситься, перестроиться, выдать себя за нечто современное и могущее, дескать, вслед за Европой трансформироваться в капитализм. Не получилось. Рим остался Римом и должен был рухнуть и пойти в распыл, как и Рим первый. Вот что такое означал, по сути, 1917-й год!
        Английский писатель-фантаст Герберт Уэллс, посетивший Россию в те годы, в своей нашумевшей тогда книге «Россия во мгле» писал: «История не знает ничего, подобного крушению, переживаемому Россией. Если этот процесс продлится ещё год, крушение станет окончательным. Россия превратится в страну крестьян; города опустеют и обратятся в развалины, железные дороги зарастут травой. С исчезновением железных дорог исчезнут последние остатки центральной власти… Крушение цивилизации в России и замена её крестьянским варварством на долгие годы отрежет Европу от богатых недр России, от её сырья, зерна, льна и т.п…. Единственное правительство, которое может сейчас предотвратить такой окончательный крах России, - это теперешнее большевистское правительство, при условии, что Америка и западные державы окажут ему помощь» (Конец цитаты).
        Понимаете: если бы большевики не удержали власть и не удержали страну под этой властью, Россия исчезла бы с карты Европы, как когда-то исчез с неё древний Рим, растащенный варварами на свои варварские королевства.
        И вот тогда, вслед за полным уничтожением культурной элиты, могло бы начаться аналогичное процессам, прошедшим во всей Западной Европе, стихийное упрощение русского языка всеми теми инородцами, которые на нём говорили всилу своей подвластности Российской империи, т.е. тот самый – длительный, на тысячелетие! - переход его (принудительный, вынужденный переход) от синтетизма к аналитизму.
        И мы бы с вами, читатель, жили ещё в непроглядной уэллсовской мгле!..
        Но, к нашему счастью, этого не случилось.
        Что произошло с Россией после прихода к власти большевиков (в историческом смысле)? Они, как и те пришлые «варвары» после падения Рима, установили у нас новый «феодализм» (который они сами называли «социализмом», позаимствовав это слово у западных марксистов). Этот «феодализм», при котором они сами были привилегированной кастой, а все остальные – их «крепостными», естественно родил внутри себя некое «третье сословие» - т.е., собственно говоря, ту часть партноменклатуры, которая в 90-х годах ХХ века пошла за Ельциным и сокрушила КПСС. И мы оказались после этого – где ? Во в т о р о й т р и а д е, вполне аналогичной, на этот раз, триаде западной, породившей современную европейскую цивилизацию.
        Так что же большевики ? Какова их роль ?
        При всём своём ужасающем фанатизме и жестокости, большевики – своей вязкой цементирующей силой - удержали страну и её народ на своём месте и в прежних своих границах, а главное – они не до конца уничтожили её культурную элиту; значительную её часть (смертельно напугав и заставив под страхом смерти работать на себя) они сохранили, приручили и посредством неё даже возвратили часть старой, дореволюционной культуры, объявив её классическим наследием нации. Этим они спасли и саму культуру, и русский язык в его основной традиции (и, в том числе, как язык синтетический). Вот ведь как…
        И – кто знает ? – кому именно из большевиков обязаны мы больше всего сохранением русской культуры и русского языка. Не Иосифу ли Виссарионовичу Сталину ? Ведь это он объявлял столпами нации великие имена наших предков – начиная с Пушкина… И – как ни странно это звучит сегодня – но совсем не случайно одним из последних трудов, напечатанных под именем «гениального вождя народов», была книга под названием «Марксизм и вопросы языкознания»! При всей своей теоретической пустоте и откровенно пиаровских претензиях, она вполне справедливо подчеркнула для всех нас простую и чёткую истину: ведь это именно Сталин ненароком спас для нас великий русский язык, поддержав его традиционные корни и не дав слепому толпному отрицанию упростить и выхолостить его до уровня безграмотной разноплемённой толпы.
        И это тем более удивительно, что сам он был плохо говорящим по-русски кавказцем.
        Почему я тут делаю такой многозначительный акцент именно на Сталине ? Да потому, что он, как оказалось, был в гораздо большей степени державником и традиционалистом, чем марксистом и большевиком. Он больше ценил свою абсолютную власть над этой империей, чем идеологию и фальшивые лозунги. Не случайно и то, что в борьбе за укрепление этой власти он спокойно жертвовал теми шибко идейными и самозабвенными марксистами, которые, победи они, могли принести России и её культуре гораздо больший и более непоправимый вред. Вот такой парадокс: Сталин объективно оказался в значительной мере уздой для марксизма-ленинизма, чем его чрезмерным пропагандистом и фанатиком. Он не был фанатиком, он был прагматиком. И в этом наша общая удача.
        Мы имеем уже сегодня сохранённым и неуничтоженным великий русский язык, язык Пушкина и Толстого, который, при всей разрушительной эрозии его под воздействием простонародного сленга революционной и послереволюционной эпохи, остался всё-таки самим собой и продолжал развиваться, а не рухнул, не потерял своих живых носителей, не перешёл во мрак книгохранилищ. Нам с вами и нашим потомкам не пришлось ждать тысячу лет той поры, когда остатки бывшего русского языка разовьются на новой, аналитической, основе и породят какой-то новый русский (да и «русский» ли уже ?) язык с другим, аналитическим, строем. Мы с вами уже сейчас живём (продолжаем оставаться) в культурной языковой среде и питаться ею, мы не стали жертвами нового чудовищного «тайм-аута» в этом развитии (нового Средневековья).
        «Спасибо Вам, родной товарищ Сталин – за то, что Вы… пожили… на земле!..»
        Да, так, стало быть, и не с чего русскому языку в перспективе своего дальнейшего развития превращаться в язык аналитический (поскольку очередной столь масштабной национальной катастрофы как-то, вроде бы, и не предвидится). Вот так!

Август – сентябрь
2003 года

Hosted by uCoz