В ПОРТ – АРТУРЕ

Итак, весна 1946 года. Несмотря на то, что давно отпраздновали победу над Германией, а потом и над Японией, живем ужасающе плохо, детей еще кое-как кормят, взрослые существуют впроголодь. Вызов от папы с Дальнего Востока ( он после освобождения от японцев Маньчжурии и возвращения ее Китаю, служит в Порт-Артуре ) кажется чем-то фантастическим .Тем не менее, примерно через месяц, погрузившись в поезд на Ярославском вокзале Москвы, мы, то есть мама, бабушка и я, отправляемся во Владивосток. Отдельное купе в международном вагоне ,сытная и вкусная еда, которую мы берем в вагоне-ресторане тоже из области фантастики. Еще удивительнее обстановка в нашем вагоне, высокопоставленная публика- (дипломаты, члены правления банка, какие-то чины из Наркоматов, два полковника) и мы, «пришей кобыле хвост», дружим, общаемся с утра до вечера, ходим к друг другу в гости, играем в мою нехитрую игру -какую-то детскую викторину.
Кстати, фильм « Поезд идет на Восток» при всей его надуманности и лакировочности атмосферу того времени все-таки передает верно .Вообще, странная вещь - фильмы тех лет неправдивы, несправедливы, сильно приукрашены и, тем не менее, их создатели как-то ухитрились рассказать о нашей тогдашней жизни что-то главное, что и сегодня представляет несомненный интерес.
Десять дней пути пролетели быстро и незаметно и вот уже на вокзале во Владивостоке нас встречает папин сослуживец и везет в гостиницу, где нам предстоит ждать корабль, который пойдет в Порт-Артур.
Между Владивостоком и Дальним,( в Порт-Артуре пассажирского порта не было) курсировали два огромных лайнера - « Советск» и «Ильич», но рейсы были редкими - раз в две недели и папа договорился, что нас возьмут на сухогруз, идущий в Дальний. Я запомнила чистую красивую освещенную мягким светом кают-компанию, веселых и любезных, уже имевших опыт хождения в «загранку» матросов .Но больше всего меня потрясла элегантная буфетчица в брючном костюме с прической а ля Дина Дурбин. Впечатлили также белые салфетки на столах и рулоны туалетной бумаги в уборных.
Шедшие этим же рейсом офицеры из Порт-Артура, знавшие папу,(что впрочем не мешало им во всю ухаживать за мамой) сообщили, что нас ожидает великолепная квартира с шикарной обстановкой и вообще невероятная роскошь.
Дело было в том, что осенью 1945 года после окончания войны с Японией, вероятно с учетом довоенного опыта работы экономистом, отец был назначен начальником вещевого отдела тыла Порт-артурской военно-морской базы. Должность на первый взгляд скромная, однако если учесть, что в его распоряжение были переданы все склады с японскими трофеями, взятыми моря- ками на Квантунском полуострове, битком набитые одеждой, мехами, мебелью, коврами , посудой и т.д.и т.п., то дело приобретало совсем другой оборот.
Хотя происхождение этих ценностей точно неизвестно, полагаю ,что они были реквизированы у японцев, когда тех арестовывали или просто выселяли из Дальнего и Порт –Артура
Первое, что сделал отец, получив полномочия - вызвал военный патруль и отправил на гауптвахту компанию старшин и матросов, пытавшихся взять какой-то склад штурмом.
Во-вторых грубо презрев субординацию, пробился к контр-адмиралу Ципановичу, начальнику базы и тот выделил серьезную вооруженную охрану, .которая немедленно была расставлена по всем складам и пакгаузам .В третьих, закрыл глаза на не очень приятное происшествие, когда часовой поймав на месте преступления китайца каким-то образом, пробравшегося в отсек с одеждой, заставил того одевать на себя все украденное, пока несчастный не упал в обморок от жары и испуга. При этом был нарушен строжайший приказ, запрещавший какие бы то ни было репрессии в отношении китайского населения. Но в результате всякие посягательства на упомянутое имущество как со стороны аборигенов, так и освободителей, совершенно прекратились.
А наш сухогруз тем временем прибыл в порт Дальний. Немногочисленные пассажиры быстро покинули корабль, и только мы втроем одиноко стояли на палубе под сочуственными взглядами матросов. Наконец далеко внизу остановился зеленый «виллис» из которого выскочил молодцеватый офицер в морской фуражке с высокой тульей и стремительно взбежав по трапу, заключил нас в объятия
«Конечно, не опоздать ты не мог»- по прошествии пяти минут после встречи прокомментировала мама.
«Идочка, ну что ты говоришь, я же на службе и раньше не получалось»
«Как всегда»- сказала мама «Успокойтесь оба ,ну»-завершила разговор бабушка.
С корабля в сетке спустили наши незамысловатые пожитки, мы влезли в тот же виллис и по длинной извилистой дороге с многочисленными тоннелями отправились в Порт-Артур.В машине хорошо пахло сигаретами и одеколоном, на сопках розовел туман, в окнах мелькали белые, розовые и синие акации. Примерно часа через полтора подъехали к дому, который оказался двухэтажным флигелем на четыре квартиры ,напоминающим дома, которые строили после войны немецкие военнопленные, только темно-серого цвета и на вид более капитальный.
Поднялись на второй этаж, вошли в квартиру .Дверь с непрозрачными и как будто покрытыми инеем стеклами и цветной витраж в окне прихожей произвели хорошее впечатление.
По узкому коридорчику прошли в комнату, которую папа почему-то назвал столовой, хотя в одном углу стояла небольшая деревянная кровать, покрытая солдатским одеялом, в другом колченогий туалетный столик и приткнувшийся к окну небольшой круглый стол. Завершала все это великолепие большая беленая печь с тяжелой фигурной дверцей. В соседней смежной комнате имелся огромный канцелярский стол и жесткое крутящееся кресло, впоследствии очень укрепившее мой вестибулярный аппарат.В третьей изолированной комнате, предназначенной для нас с бабушкой стояли две железных кровати, маленький столик и длинная лакированная скамейка с откидывающейся крышкой и ящиками внутри, предназначенная повидимому для фортепиано, в ящиках должны были храниться ноты.На маленькой кухне, примыкавшей к столовой была пустая ниша для кухонной утвари и большая дровяная плита.
А где же все удивленно спросила мама, что все не понял папа, ну пианино встряла я.
А зачем нам пианино, как его потом везти в Москву, сказал папа, я купил два велосипеда себе и Ируське, но оставил их в грузовике на полчасика и матросы или китайцы стащили. Еще я купил золотые часы для тебя, Идочка и серебряные для Ирочки,но они тоже куда-то пропали.
Зато я накопил очень много денег и он торжественно выложил на стол толстую пачку окупа-ционных юаней. Надо сказать, что еще на пароходе из разговоров с пассажирами и матросами мама и бабушка поняли, что эти банкноты, вообще говоря, бумага и купить на них что-либо можно было только в первые месяцы после прихода наших войск, теперь же они почти ничего не стоят. «Господи, какой дурак,»- после некоторого молчания сказала бабушка(только ей это могло сойти с рук), «Да уж»- вздохнула мама .Мы кое-как поужинали, в основном тем, что привезли с собой, постелили так же привезенную с собой на всякий случай постель и пошли спать.
Однако назавтра после обеда около нашего дома остановился большой американский «студебеккер» и матросы втащили в квартиру диван и два кресла , тройку, которую и сейчас не стыдно поставить в любой гостиной, красивый журнальный столик, высокий шкаф с резными дверцами, комод,большой круглый стол и мягкие стулья, пару ковров, несколько изумительных пуховых одеял ,чашки, рюмки ,тарелки ,кастрюли и еще много чего, я уже не помню. Из «каптерки» принесли паек- огромную красную рыбину, банки крабов, банки красной и черной икры, копченую колбасу, конфеты «мишки», шоколад, сгущенку ,мешок арахиса и сухую картошку, обычной картошки как и молочных продуктов там не было, вследствие чего мы после военной голодухи изрядно испортили себе желудки.
Мама вскоре пошла работать на морзавод заместителем начальника планового отдела, стала получать очень приличную зарплату и с удовольствием тратила ее в лавочках Дальнего.
Папа, который по-прежнему вещам предпочитал деньги на сберкнижке был против, но до сих пор многие из тех интересных маминых приобретений стоят у меня дома.
Меня отвели учиться музыке к какой-то эмигрантке первой волны, даме имеющей фортепиано.
Но после двух занятий она пришла к нам и смущаясь сказала родителям: “У Вас конечно чудесная девочка но поверьте моему опыту учить ее музыке свершено бессмысленно, она не различает ноты, не слышит мелодию». Вопрос о покупке пианино отпал сам собой .Я записалась в кружок юных мореходов ,где учили вязать морские узлы и грести на больших корабельных шлюпках.
А потом на базу прибыла инспекция из Владивостока и началась проверка как сказал папа «вещевых и продовольственных ресурсов».Его коллегу, начальника продовольственного отдела за махинации и незаконные сделки с китайцами при оптовых закупках, сняли с должности и посадили .Ревизоры, проверив все что можно у отца на работе и опечатав склады, явились к нам домой, впрямую обыска не было, но они зорко осмотрели всю квартиру ,особенно их заинтересовали часы из какого-то желтого сплава, купленные мамой за «красоту» на толкучке в Дальнем. Миф о будильнике из чистого золота еще долго ходил по Портартурской базе. Пару лет назад уже после смерти мамы я их выкинула. А ревизоры, особенно один по прозвищу «борода», повадились ходить к нам в гости, тем более что в выходной мама с папой закупили в Дальнем фирменную водку «Чурин и Ко» и еще какие-то деликатесы.
Во время очередного шикарного ужина, приготовленного мамой и бабушкой, они очень крепко выпили и назавтра в опохмеленном состоянии отбыли во «Владик».
А папа вскоре уехал в командировку в Москву, несмотря на то что приближались пятидесятые годы он все рассчитывал попасть в центральный аппарат военно-морского министерства .Вскоре его перевели в Таллин и мы вернулись в столицу. Но это уже совсем другая история.



ПОЛКОВНИК


Полковник застрелился на рассвете,
Закрыв на ключ служебный кабинет.
Короткое письмо жене и детям:
Простите, так случилось, жизни нет.

Из маминых двоюродных братьев самым колоритным, пожалуй, был Семен, прозванный «грибатым» за большие вывернутые негритянские или как сейчас говорят «афроамериканские» губы. В семье его мягко называли непутевым, но по правде говоря, он был просто уголовником.
В тридцать девятом году за воровство и хулиганство сел во второй раз и освободился только весной сорок первого. Когда началась война, сразу ушел на фронт. Был разведчиком, воевал отчаянно, в армии на всякий случай переделался из еврея в украинца, под Сталинградом потерял руку и вдобавок заболел туберкулезом. На долечивание или умирание его отправили в Омск. Там в госпитале закрутил роман с медсестрой, некрасивой, немолодой, старше его лет на пять. Она его выходила, вылечила туберкулез нутряным сибирским салом, они поженились и родилась моя троюродная сестра Алла, удивительно похожая на украинку с нежной персиковой кожей, черными глазами и немного грибатыми губами. Ученье у Алки как и у отца в молодости шло туго, зато она был активной комсомолкой, работала на номерном заводе и на пленуме то ли райкома, то ли горкома комсомола познакомилась с молодым милицейским лейтенантом Сергеем Катыриным, членом бюро то ли райкома ,то ли горкома, и вскоре вышла за него замуж. Жили они на редкость хорошо, лейтенант оказался чудесным парнем. Когда они приезжали уже с двумя детьми в гости в Москву, он понравился даже моей маме, совершенно не жаловавшей такого рода товарищей. В девяностом году Сергей был уже подполковником милиции и на фотографии похож на артиста Олялина, если кто такого помнит. В январе девяносто четвертого мне позвонила Алла и сказала, что Сережа умер от инфаркта, а Семен от инсульта, и только через год, приехав ко мне, рассказала правду. Высочайшее начальство каким-то образом заставило полковника Катырина «крышевать» бандитов и передавать огромные суммы наверх…Выйти из этой мышеловки он мог только единственным образом. Рассказала, что на похоронах она и дети кое-как держались, а тесть Семен Борисович рыдал в голос и кричал: «Я там, там выжил, а он здесь,здесь…». Через две недели Семен умер от инсульта.