Лидия Титова
Собрание теней
В этом коттедже у дочери столько комнат, что можно заблудиться.
Их с мужем привезли сюда сторожить дом. А сами они сейчас где-то в Шотландии, на родине Марии Стюарт.
Бедная Мария… Всегда при упоминании этого имени невольно вспоминаешь о её участи. Было всё: и королевство, и любовь, и всё прахом.
Она прошла наверх, на третий этаж в библиотеку. Полы длинного шёлкового халата волочились по слегка поскрипывающим ступенькам. Муж лёг спать, и в доме тишина. Ей спать не хотелось, и она бродила по комнатам. Наконец поднялась на площадку мансарды, где по стенам расположились полки с книгами, стоял стол и стулья, и кресло у окна.
Книги убраны далеко, чтоб не мешались. Но здесь в большом доме для них хотя бы место нашлось. В новой красивой квартире племянника они вообще не вписались в интерьер, и их ликвидировали. Они больше не нужны. Да, действительно: работа, машина, магазин, кухня, еда, телевизор, спать, и утром всё сначала. У мужчин цепочка ещё короче. Погоня за материальным в ущерб духовному и ускоряющийся ритм жизни сметают всё. Все заняты какой-то гонкой… Больше, больше, ещё, ещё, и так до края, где бездна…
Стринберг, Ибсен… Да, это она когда-то им подарила. Интересно, кто-нибудь брал это в руки? Она провела пальцами по корешку томиков Ибсена. Сколько страстей в этих страницах. И жестокая Гедда Габлер, и преданная, любящая Элла… Как там она говорила Боркману? "Ты совершил великий грех! Ты убил во мне живую, любящую душу! Ты убил любовь". Что-то в этом роде.
Какое придавали значение многим понятиям, нравственным ценностям. Погоня за потреблением и ускоряющийся ритм жизни сметают всё.
Пояс перехватывал её халат в талии, и со спины она смотрелась совсем стройной и моложавой. Прошла вдоль шкафов, подняла руку, провела пальцем по пыльной поверхности шкафа, оставив на ней извилистую линию, такую, как и сама жизнь.
Интересно, останется ещё чувство вины в этом веке? По-моему оно уже исчезает. Как и совесть. В старых романах и пьесах люди каялись, винились перед кем-то. Теперь это анахронизм.
Она взялась за перила лестницы и пошла вниз. И думала, шагая по ступенькам: собственную жизнь перебирая, тоже найдёшь много бед и обид. Как жаль, что никого нельзя вернуть из прошлого, поговорить… Ведь иногда так хочется всё исправить, сказать недосказанное, объясниться…
И вдруг словно возвестилось сверху: А почему нельзя? Можно!
И тут же ей стало казаться, что дом наполняется тенями. Тенями из её воспоминаний.
Она вошла в банкетный зал, там был полумрак, лишь поблескивали темноватые обои в свете бра, висевших на стене. За столом, на стульях с высокими спинками вырисовывались четыре мужские фигуры. Она вгляделась: все они были молоды и смотрели на неё. Она их узнала, и тут же спохватилась: как она выглядит? Ведь они всё ещё молоды, а она стара!
Да нет, не так уж стара, немного за 60 - что за возраст? Она ещё стройна и держится прямо, и этот тёмносиний шёлковый халат ей очень к лицу. И как хорошо, что вчера она покрасила волосы, накрутила их и красиво причесалась. Ничего ужасного нет в её облике, а возраст - куда его денешь? Пусть она будет такой, как есть.
Она подошла к овальному столу, за которым они все сидели, и тоже присела на стул напротив них. Положила руки на колени и улыбнулась. Всем. Они молчали и смотрели на неё. А она переводила взгляд с одного на другого. Один смотрел немного исподлобья - пристально и критически. "С тобой разговор будет трудным, - тут же мелькнуло в голове; другой - доброжелательно, третий с мягкой, застенчивой улыбкой, четвёртый с некоторым вызовом, насупившись. - И с тобой будет нелегко…"
Она заговорила первой, ведь они у неё в гостях.
- Это хорошо, что вы пришли. Я очень хотела с вами встретиться, с каждым, - она вздохнула, ещё раз улыбнулась мягкой улыбкой, глаза её засветились. - Я вас помнила - всех, вы как звёздочки на моём пути. Ведь вы любили меня? Кто-то больше, кто-то меньше, но всё же любили. Я не знаю, помните ли вы обо мне, но я вас помню. Я это помню и несу с собой, и это меня согревает…
Она помолчала, поставила локти на стол и поправила рукой прядку волос.
- Только мы не сможем разговаривать вот так, все вместе, разговора у нас не получится, правда?
Они кивнули. И тогда она повернулась к Мише и сказала ему:
- Ты останься, Миша, разговор с тобой не будет трудным.
Остальные всё поняли и исчезли.
Миша улыбнулся, всё так же, немного застенчиво. Да, она это помнит, две застенчивости - это уж слишком. И всё-таки тёплое чувство сразу прилило волной, ничего дурного не осталось в воспоминаниях о так и не состоявшейся любви.
- Миша, ты мне очень нравился… Ей Богу, Миша… Да ты и сам догадывался, ведь так?
Он слегка кивнул.
- Но я тебя не понимал. Помнишь, на вечере, что был у нас в Доме культуры? Я пригласил тебя танцевать, а ты не пошла…
- Да, это было глупо. Я сама не знаю почему, наверное, я сильно волновалась оттого, что ты подошёл ко мне, и не смогла справиться со своим волнением.
Но ты должен меня простить, ведь мне было всего семнадцать лет! А тебе - девятнадцать. Ты прощаешь?
- Да, прощаю.
- Я ждала, что ты пригласишь меня ещё раз, но ты больше не подошёл. С вечера я шла одна. Меня хотели провожать Толя и Валерка, но я от них улизнула. Шла и думала: вот с Мишей я бы пошла, но ты такой попытки не сделал…
Если бы ты знал, как я прыгала от радости, когда случайно встречала тебя на улице! Я приходила домой, кружилась и пела…
- Если бы я это знал…
- И как хорошо мы однажды встретились у нашего ближайшего кинотеатра и вместе купили билеты! Но я взяла ещё и своей подруге, с которой жила на квартире. Какая я была глупая! Лучше бы мы пошли с тобой вдвоём, ведь правда?
- Правда.
- А когда вы провожали меня домой, помнишь, я уже уволилась и на следующий день улетала самолётом? Мы устроили проводы, были мои подруги и ещё Толя с нашей работы. Мы проводили всех на трамвай и остались вдвоём, ведь мы жили с тобой близко, и тебе никуда не надо было ехать. Я так была рада, что мы остались одни, и вдруг на повороте Толя спрыгнул с трамвая и пошёл вместе с нами. Вы держали меня за руки с двух сторон, оба злились друг на друга, оба жали мне руки, а я хохотала. Мне было смешно. Но и грустно. Всё пропало.
Он кивал.
- Да, мерзавец! Кто просил его спрыгивать с трамвая! - Миша произнёс это с досадой и сердито, и ей показалось, что он сжал кулаки.
Она грустно опустила глаза.
- Это мог быть решающий вечер, да ещё рюмка выпитого вина пошла на пользу, и мы могли бы объясниться и сказать, что мы давно нравимся друг другу…
- Да, но ты улетела…
Он тоже взгрустнул, но потом оживился.
- Но мы ведь встретились в отделе кадров, когда ты приходила за трудовой книжкой уже после возвращения!
- Да, я помню.
- Я сказал тебе: подожди, вместе пойдём.
Она кивала.
- Да, да, такое удачное стечение обстоятельств и так глупо упустить! Непростительно!
- Когда я вышел, тебя не было. Ты меня не дождалась…
- Это верно. Как я была глупа! - Она виновато посмотрела на него. - Я немного подождала, но тебя всё не было. Мне казалось, я глупо выгляжу, все знают, что я тебя жду, хотя, конечно же, до меня никому не было дела. Во мне взыграло: вот ещё! Буду его ждать!
Она подпёрла щёки руками и смотрела на Мишу.
- Нам ведь кажется, что ещё бездна всего впереди. И счастье вот там где-то за поворотом поджидает нас. А потом оглянешься, и проскочили: и поворот, и полжизни, и больше…
Я была влюблена в тебя, Миша, скажу тебе откровенно, без обиняков, нам теперь скрывать друг от друга нечего. Но я была очень застенчива, не имела никакого опыта отношений с молодыми людьми. Когда ты принёс мне учебник алгебры, помнишь, я занималась тогда на подготовительных, я шла к калитке, а сердце у меня выпрыгивало от волнения: ведь ты пришёл ко мне. Ты был так красиво одет, особенно после рабочей робы…
- На работе всё было проще, на работе коллектив. И мы шутили, любезничали, улыбались друг другу - просто коллеги, просто товарищи.
- Наедине всё сложнее, и я этого боялась.
Ну почему мы боимся признаться в любви! Почему боимся сказать такие хорошие слова: я тебя люблю. Ведь они никого не обидят, не оскорбят, даже, если нет взаимности. С какой бы радостью я обняла тебя за шею, прижалась к твоей щеке, если бы преодолела барьер. Я представляла, как взявшись за руки, мы бежим по улице - счастливые! Мне хотелось, чтоб всё было вместе - вместе готовиться к экзаменам, обсуждать книги, кино, спорить! Поехать за город, побродить по лесу… Или танцевать, смотреть друг на друга и о чём-нибудь думать. А лучше ни о чём не думать, просто смотреть и улыбаться. И любить друг друга так, чтоб души не чаять.
Всё это было в мечтах, а в жизни мы ведём себя так нелепо, - сказала она с горькой усмешкой. И уже со спокойным лицом продолжила:
- Наверное, тебе надо было быть понастойчивей, - ласково, по-матерински глядя на Мишу, произнесла она.
- Если бы я знал то, что говоришь ты мне сейчас.
- Я сменила квартиру, переехала в другой район, поступила в другой институт. Больше мы не встретились.
Он кивал, прижимая ко рту руки, сжатые в кулак.
И всё. Миша исчез. Но он теперь всё знает, и ему будет легче. И ей.
Она встала и прошла к окну. Было совсем темно, лишь фарами проезжающей машины высветился кусок дороги. Повернулась и пошла вон из этой комнаты. Здесь ещё витал дух Миши. И здесь слишком помпезно.
Она прошла в небольшую гостиную рядом, села в кресло и включила торшер.
- Володя, я знаю, ты здесь, рядом. Садись.
И она указала на кресло рядом с собой.
- С тобой всё сложнее. Мы ведь встречались. Там, в доме отдыха я заметила тебя на волейбольной площадке, мне понравилась твоя шевелюра, твоё лицо хорошей лепки с твёрдым подбородком.
- А я тебя…
- Да, ты сказал: девушка, идите играть с нами.
Но я играла плохо, стеснялась и не пошла, просто наблюдала со стороны.
Когда мы вернулись в город, мы стали с тобой встречаться…
Господи, как же мы были молоды. Мне было девятнадцать, тебе двадцать два…
Не могу сказать, что были у меня к тебе сильные чувства, может, потому что не разожглись долгим путём к сближению, мы как-то сразу договорились о свидании, и мне было хорошо с тобой… Хотя не всё было хорошо. Я на тебя обижалась, упрямилась… И мне совестно за моё излишнее упрямство. Я хочу тебе это сказать. Это осталось недосказанным.
- Да, я иногда тебя не понимал.
- Я помню, как долго ты меня уговаривал - пойти вместе на праздник, но я обиделась на тебя, что ты не пришёл в тот день, когда обещал, не пришёл и на следующий, а когда пришёл ещё спустя два дня уже в сам праздник 7 ноября, я была страшно сердита и обижена, и никуда не пошла. И мы расстались надолго. А можно было тебя понять, ведь у нас не было телефонов, мы жили в частных домах без оных, о будущих мобильниках тогда ещё никто не мог и догадываться.
- Я конечно тоже виноват, но я работал, учился, был занят…
- Да, я понимаю. Молодость категорична. Ведь ты так долго меня уговаривал, а я испортила праздник и тебе, и себе. Упрямство молодости. Как его в нас было много…
А ведь и ты приходил ко мне и не заставал меня дома, и долго ждал. Я помню, как ты мне пел:
В двери стучался целый час я,
Только ни звука в ответ
Понял я, что счастья
Попросту дома нет…
Ты был хорошим парнем, ты не обидел меня ничем, и я тебе за это благодарна.
А как мы целовались с тобой в Новый год, когда встретились после долгой разлуки! Когда оказалось, что я не уехала, я вернулась в твой город ещё на год. Целовались до умопомрачения! Вначале, в компании делали вид, что едва знакомы, но, как только оказались за дверью, бросились друг другу в объятия…
И всё же я уехала из твоего города, уехала навсегда. Начала всё заново. Работа, круг друзей, личное… Всё заново. Всё было непросто.
- Если бы ты не уехала, мы бы поженились.
- Как жаль, что мы расстаёмся с людьми, с которыми были близки. Пусть бы мы и сейчас встречались, кивали друг другу головой, подбадривали и говорили: "Всё о'кэй! Держись!"
Они улыбнулись друг другу, и она со вздохом произнесла:
- Я тебя помню, я тебя не забыла.
Он ушёл. А она сидела и думала: ведь порой люди расходятся, потому что не сказали друг другу нужные слова, не рассказали о своих истинных чувствах, скрывали, обижали друг друга. И всё-таки не забыты. Не забыты те, для кого мы что-то значили, кто нас любил, это ведь наше богатство.
Она встала и пошла дальше по комнатам.
Внуки выросли, ушли из дома, живут отдельно. Ездить сюда далековато, поначалу нравилось, теперь надоело. Вот комната старшего внука, а вот младшего. Обе пусты. И зачем же строился такой большой дом?
Шла и говорила то ли сама с собой, то ли с кем-то из них.
- О своём выборе я не жалею. Если бы мы не оказались вместе, то это был бы ещё один длинный, душевный разговор. Он - мой муж сейчас спит, ему нездоровится, а я вот брожу по дому. Признаться, мне нравиться, что дом такой большой, есть где побродить и подумать. И встречам этим я рада.
"Да, - вспомнила она, - ведь это ещё не всё".
Следующий разговор был труднее предыдущих. Они составились совершенно случайно, но в определённом порядке: от светлого к более тёмному, сложному.
Снова войдя в банкетный зал, она села напротив двоих, с кем ещё не говорила. Повернула голову направо, к тому, кто явился из давней юности и смотрел на неё с укором.
Я не знаю, в чём ты меня обвиняешь? В том, что я написала тебе резкое письмо? Да, я виновата в этом. Я была слишком молода и слишком прямодушна. Мне казалось, главное, я не должна лгать.
Он молчал, но смотрел на неё всё также, с укором, но и со вниманием. А она смягчила тон и продолжила уже с улыбкой:
- И всё же что-то давно витало между нами, ведь не зря ты дёргал меня за ленточки в шестом классе и прикалывал их пером к парте, а в десятом неистово обзывал "декабристкой". Порой ты был невыносим, но иногда мы так хорошо с тобой разговаривали… и подружились.
Она помолчала, подумала.
- Жизнь разбросала нас в разные концы света. Но я не забыла тебя. Я благодарна тебе за то письмо, за то объяснение в любви. Это как подарок, и я несу его с собой.
Она вскинула голову.
- А ты? Ты помнишь обо мне?
Молчишь.
Она глянула на две мужские фигуры, сидящие напротив. Как странно, что обоих зовут одинаково и ситуации очень похожи. И снова заговорила, как можно мягче.
- К вам обоим я питала только дружеские чувства, к сожалению… Поэтому, я не кривила душой... Мне очень жаль, потому что я очень хорошо относилась к вам обоим, я ценила вас как личности, но чего-то недоставало, чтобы увлечься, какого-то безумия…
А вы любили меня, и я это ценю. Вы сделали мою жизнь богаче.
Она повернула голову налево. Тот, кто сидел справа, исчез. Тогда она встала, подошла к окну и говорила уже оттуда.
- Ты прости меня, что я тебя отвергла тогда, в то памятное объяснение и сделала тебе больно. Всё-таки это было неожиданно, хотя я, конечно, о чем-то догадывалась.
Но ты знаешь, был момент, когда я согласилась бы выйти за тебя замуж, но ты мне этого не сказал. Ты был у меня и промолчал, и только позже, когда мы встретились случайно, и у тебя на пальце блестело кольцо, ты говорил красиво. Ты говорил, что потерял всякую надежду и женился. Но что же ты молчал, когда кольца на руке у тебя ещё не было? Я не любила тебя так, как могла бы любить, но я была к тебе очень привязана, было душевное родство, было дружеское отношение к тебе, а в семье это порой бывает более прочной основой, чем пылкая любовь, которая может кончиться и ненавистью, и разочарованием, и разрывом.
Но судьба распорядилась иначе, и, пожалуй, это правильно. Она порой лучше нас знает как надо. Я благодарна тебе за то, что ты искренне любил меня, пожалуй, больше, чем другие. Это не забывается.
Прощай.
Она повернулась и вышла из комнаты.
В доме полумрак, лишь кое-где горят ночники, и тени легко растворяются…
Ну вот, и объяснилась со всеми. Теперь моя совесть спокойна. Она сделала два шага в сторону своей спальни, но что-то вспомнила и остановилась, дотронувшись рукой до лба.
Ах, да! Ведь там, внизу стоял ещё кто-то. С ним разговор особый...
Она слегка помедлила, затем встрепенулась:
- Нет, тех, кто обидел меня, вспоминать больно. И я не хочу.
И на сегодня, пожалуй, хватит.
|
