ПОСТСКРИПТИУМ

Монолог Лирического Героя (Ответ В. Гоммерштадту на отзыв о стихах Л. Рогожевой) Выражаю глубокую благодарность Владимиру Гоммерштадту, поэту, заставившему размышлять (Н. Т.) Когда я пишу, я просто становлюсь самим собой. Курт Воннегут Разрешите представиться: Лирический Герой. Вы спрашиваете: Чей? Конечно, моего автора. Высказывается мнение, что меня надо защищать от его произвола, от стремления закрепостить, использовать для социальной и саморекламы. Прошу вас, не ставьте все с ног на голову! Мы всегда были, есть и будем единым истоком поэзии. Каков поэт у Пушкина? «Орлу подобно он летает И, не спросясь ни у кого, Как Дездемона избирает Кумир для сердца своего». Таков поэт? Или Лирический Герой, мой предок и старший собрат? А у Анны Ахматовой: «Кто знает, из какого сора подчас рождаются стихи…». Извлекал ли Лирический Герой из сора невзрачные крупицы, которые она превращала в поэтические бриллианты? Или наоборот? Поверьте, что никакому автору, даже самому ответственному, добропорядочному и социально ориентированному, не подавить мою непредсказуемость и непосредственность. Почему? Да потому, что я – это он, в момент творчества ставший самим собой. А где логика в утверждении, что Лирический Герой должен быть своего рода Литературным Адамом, не вкусившим плодов древа добра и зла? Но ведь не вкусив их, Адам не стал бы прародителем человечества, а значит и всех поэтов на земле. В переводе «Адам» – «человек». Значит я – человек, и ничто человеческое мне не чуждо. Автор – тоже человек. Почему же недопустимо наше слияние друг с другом? Почему надо считать это даже чем-то аморальным? Высоты творчества достигаются таким слиянием. А публично или нет – это уже просто игра словами. Почему осуждается повествование о событиях собственной или чужой жизни? Бросьте! Сколько дивных поэм именно повествуют… любая поэма – чья-то судьба. А в стихотворении трагическая судьба порой высвечивается сильнее, чем в романе. Повествовательность в поэзии – не грех, а стиль, имеющий право на существование. Андерсеновская формула поэта состоит из трех элементов: мудрости, воображения и чувства. Я преобладаю в воображении, автор мудрее меня, а в чувстве мы неразделимы. Пытаясь нас разделить или противопоставить друг другу, вы убьете поэзию. Мне по душе мнение Еремея Парнова: «Ставить равенство между поэтом и его лирическим «я» всегда рискованно, но в любовной поэзии, особенно исповедальной, адресной обе ипостаси часто совпадают. По стихам можно проследить увлечения Гете, у Блока они отмечены целыми циклами с прозрачными инициалами посвятительных подписей». Мы не равны, мы двуедины. Признаюсь честно, я люблю пофантазировать, когда рождается любовная лирика моего автора, та, что окутана тайной и может быть понятна только ему, мне и адресату, если он чуток, догадлив и умен. Иногда я напускаю такого тумана, что не догадаться и адресату, а всем прочим – и подавно! Так было всегда. Ведь и Шекспир словами Маршака утверждает, что «не смеет» поэт писать, «не разведя чернил тоской любовной». И почему надо считать порочной и недостойной меня, Лирического Героя, поэзию любви к своей земле, к своим истокам? Почему, если в такой лирике я в полном согласии с автором, это его произвол или самореклама? Неужели и Блок занимался саморекламой, когда писал: «Россия, нищая Россия, Мне избы серые твои, Твои мне песни ветровые – Как слезы первые любви». Я, Лирический Герой, протестую! Мне не нужна литературная критика, защищающая мои права от вымышленного произвола моего автора. Неправда, что я нечто живое, а автор несет в поэзию чужеродные тени и литературный мусор. Мой автор, и только он, вселяет жизнь в меня. Я люблю его любовью, мыслю его мыслями, чувствую его нервами, говорю его словами… если вы считаете, что его стих плох, значит бездарен я… если в вас отозвался звон моей лирической струны, – значит тронула струну его душа. Это сказал я, Лирический Герой. Апрель 2007 г.