Литклуб

  

Лидия Титова

Приснится же такое !

рассказ

        В темном и мрачном утре ноября универмаг “Детский мир” высился угрюмой громадой. Еще пуста была площадь Дзержинского, охраняемая “Железным Феликсом”, проскакивали лишь редкие автомобили.
        Тамара приехала сюда пораньше, потому что вчера домоуправление выдало талоны на покупку детских товаров. Детей у Тамары было двое, и приближаясь к универмагу, она предвкушала: сколько она всего накупит! Ну одним словом, на сколько хватит денег. Женщина она была практичная и не ленивая и поехала утром пораньше, не к девяти часам, когда открывается универмаг, а к восьми, чтобы занять очередь и в первых рядах войти в магазин. Раньше попадешь - больше достанется. И с этими мыслями она приблизилась к центральному входу со стороны площади. Но там никого не было.
        "Неужели я первая?" - подумала она, но тут заметила, что какие-то женщины прошли мимо в направлении Пушечной улицы и скрылись за углом. Тамара смекнула, что и ей туда же. И действительно, у входа со стороны ЦДРИ стояла толпа. “Вот, значит, где будут впускать!” - сообразила Тамара. Хорошо, что не осталась у центрального входа, так бы и простояла. Но приблизившись, Тамара увидела, что это не просто толпа, что она имеет длинный хвост, выстроившийся по улице вдоль магазина, в темноте она его сразу не заметила. Оказывается уже стоит большая очередь. “Когда же, во сколько они заняли?” - мелькнуло у нее в голове, и она пошла вдоль толпы, ища крайнего и ужаснулась. Очередь была бесконечной. Черная масса стояла в темноте молча и почти неподвижно, только слегка колыхалась и изредка слышались реплики.
       Уж сколько очередей она настоялась и насмотрелась за свою жизнь, но такой внушительной еще не видела. Зрелище было ошеломляющим и незабываемым. Тамара даже оробела: что же ей теперь делать? Вставать в удаляющийся во тьму хвост или уезжать сразу домой от этой безнадеги? Но как же дети? И она двинулась во тьму. Шла и шла, чтобы найти наконец крайнего и занять очередь, но та уходила куда-то очень далеко, почти за горизонт и растворялась в темноте. Тамара шла дальше, глядя на толпу и слегка цепенея от ее внушительности, и нашла конец очереди у самого ЦУМа. Обречённо встав в хвост, глубоко вздохнула, собралась с силами и приготовилась к длительному и терпеливому стоянию ради детей.
        Антоше, родившемуся в 83-м году, было семь лет, он пошел в первый класс и потому Тамара сейчас не работала и могла постоять в очередях, что в 90-м году было крайне необходимо. Они с мужем решили не отдавать Антошу в продленку, а маме посидеть дома. Была еще младшая Ксения - Ксюша, которой было всего четыре года. Ксюшу она продолжала водить в садик, иначе ничего не успеешь, но забирала ее из садика пораньше, часа в четыре, чтобы облегчить жизнь и второму ребенку.
        Уже и за ней заняли очередь. Все же легче, когда ты не последняя, чем больше тебя подпирает масса сзади, тем спокойнее, тем больше надежды на успех.
        - Во сколько же первые заняли очередь? - спросила Тамара женщину в белом берете, стоявшую впереди.
        - Говорят, в шесть утра занимали.
        Стояние предстояло длительное и выносливость тут нужна немалая. Ну да не впервой. Главное, не нервничать, настроиться на неизбежное и думать о чем-нибудь своем, а также разглядеть и запомнить соседей, хотя бы пару человек впереди и того, кто сзади. Тамара очень плохо запоминала лица и всегда старалась запомнить одежду. Белый берет уже прочно отпечатался в ее мозгу, а впереди маячила синяя куртка, ее тоже надо запомнить. А то вздумает “белый берет” куда-нибудь удалиться, когда и ты отойдешь по какой-нибудь надобности и тогда ищи-свищи свою очередь. Скажут: вы тут не стояли, и все - с приветом Дуся. Тамара оглянулась, чтобы запомнить и того, кто сзади. Сзади стояло пальто с пушистым воротником. Она на всякий случай улыбнулась даме, сказав: "Вы за мной, да?" - чтобы запечатлеться в ее памяти, и чтобы она в случае чего не сказала: вас тут не стояло.
        Ну вот, теперь она застолбила себя надежно, можно не волноваться. Правда, метод ее иногда подводил, когда стояли в помещениях. Распарится кто-нибудь, снимет с себя пальто или берет, и ломай голову - та эта женщина или не та? Приходится воспроизводить по комплекции и общим очертаниям, почти как антрополог по скелету.
        Вначале стояли молча, но постепенно женщины разговорились, кто о детях рассказывал, кто о покупках - где что удалось достать. Женщина в белом берете рассказывала об английской школе, в которой учится ее сын и где директор, не стесняясь, берет взятки. Дама сзади в пальто с пушистым воротником подробно рассказывала соседке об операции щитовидной железы, которую она перенесла недавно. “Еще час стояния, - подумала Тамара, - и я буду знать все о своем окружении”. На всякий случай она тоже перекинулась репликами с соседками - так лучше запоминаешься. А уж если задушевный разговор пойдет, то будто родственниками становишься, пока очередь отстоишь.
        Наконец появился шумок, очередь всколыхнулась и немного продвинулась, и прошел слух, что магазин открылся и начали впускать. Душа, запертая на замок терпением и долгими тренировками, заволновалась: скоро ли они попадут и хватит ли им товару или все уже разберут? Вместе с передвижениями усиливались и волнения. Шажок ногами, толчок внутри. Разговоры вокруг становились все громче, кто-то ругал власть, всех этих “прорабов перестройки”, кто-то коммунистов, которые сами разжирели, а нас довели до такой жизни. Главное, не ввязываться, - говорила себе Тамара, - и не тратить энергию попусту. Главное, Антошку вовремя забрать из школы, а то будет болтаться по дворам, да и улицу переходить у них непросто, движение - ужас какое. А мальчишки ленятся идти до светофора и бегают напрямую. Недавно Максима из соседнего подъезда сбила машина. Он, глупый, побежал, а потом испугался и назад! И все! Хорошо, только сотрясением мозга отделался, да спину немного ободрал.
        Еще долго и терпеливо стояла Тамара, еще немного продвинулись, но даже не приблизились к зданию “Детского Мира”. И тогда Тамара поняла, что дело это безнадежное, так она попадет только к вечеру, к шапочному разбору. И решила пойти ко входу и выяснить обстановку. Ее запомнили, можно было и отлучиться. Она еще раз всмотрелась в стоящих радом женщин, стараясь вобрать в себя их облик. Все были на месте: и “белый берет”, и “синяя куртка”, а сзади “пушистый воротник”.
        Тамара сказала соседкам спереди и сзади:
        - Я отойду ненадолго, не забудьте, что я здесь стояла.
        И пошла вдоль очереди ко входу. Когда она приблизилась, то увидела жуткую картину. Никакого порядка там уже не было - вход брали штурмом. Толпы людей давили со всех сторон и при открывании дверей попадали туда те, кто сильней. На улице очередь никто не контролировал, энтузиастов, призывавших к порядку, никто не слушал, а два милиционера стояли в безопасном месте за дверью, перспектива быть раздавленными их не прельщала, и проверяли наличие талонов.
        Тамара решила, что возвращаться в свою очередь нет смысла. Она постояла, понаблюдала и стала внедряться в левый поток, который, как ей показалось, действовал наиболее активно...
        Что с ней было потом - трудно передать. Ее сминали, стискивали, были какие-то рывки вперед, потом откаты назад, толпа ахала и отваливалась, набирала полные легкие и снова ухала вперед. Теперь и она тоже не обращала внимания на окрики из очереди и вдавливалась, что было сил. В какой-то момент она уже пожалела, что ввязалась в это действо, но выбраться из толпы было уже невозможно. Хорошо, что не беременна, выдавили бы и ребенка к чертовой бабушке.
        Но вот дверь в очередной раз открылась, чтобы впустить еще порцию граждан, их левое крыло, где были крепкие мужички, давануло, и Тамара влетела в массе других в дверь. Шарф где-то мотался сзади, куртка была расхристана, Тамара с трудом отыскала в кармане талоны, предъявила их милиционеру и прошла наконец в свободное пространство магазина, где можно было отдышаться.
        Вначале она смотрела ошалелыми глазами перед собой и плохо соображала куда идти и что делать. Но вот услышала: “На третьем этаже джинсы дают” и рванула туда. В магазине большой толчеи не было, милиционеры не зря ели свой хлеб, стояли на входе и сдерживали толпу, и Тамара добралась благополучно до отдела спортивной одежды. Джинсы, правда, были индийские, но все равно - надо брать. Размеров нужных тоже не было, но Тамара взяла “на вырост”. Ничего, полежат, а потом, как найдешь - пригодятся. Здесь же она услышала, что в трикотаже неплохие свитера и помчалась туда. Правда, индийские шерстяные уже кончились, но все же она отхватила сыну свитерочек, синтетика правда, но симпатичный. А Ксюшке купила хорошее шерстяное платьице.
        А вот в кроссовках ее ждала неудача - фирменные кроссовки уже кончились. Вот что значит поздно попасть в магазин, а если бы она в свою очередь вошла, что бы она купила? Но кроссовки сыну она все же купила, всего лишь чешские, но неплохие.
        Потом Тамара заблудилась на этажах, попадала в нитки, в парфюмерию, школьную форму, где ничего путного не было. По пути она купила какие-то гольфы Антону, потом думала - зачем ему гольфы? Потом вспомнила, что носков-то нет, значит в гольфах походит. В каком-то отделе отхватиланесколько мотков мохера, пока не решила зачем, но все брали. Сама она перегрелась от долгого пребывания в помещении в верхней одежде и вспотела, и сильно разболелась голова. Шарф был затолкан в сумку, шапку она держала в руках, куртка расстегнута, но все равно было жарко. Мимо пробегали только что прорвавшиеся в магазин свеженькие, пытаясь отхватить хоть какой-нибудь дефицит. Чуть позже забрела она в одежду для девочек, где роем кружились женщины и что-то покупали, и Тамара увидела прелестные китайские платья. И когда она купила Ксюше розовое платье с белой отделкой, с вышивкой, сборками и прочими прелестями, то была уже совсем счастлива.
        Теперь можно было идти домой, да и деньги кончились.
        Вечером дома Тамара чувствовала такую усталость, словно она отработала где-нибудь на лесоповале. А еще были примерки, показы и обсуждения. Антон был огорчен, что велики джинсы, но зато кроссовки были в самый раз, а в фирмах в свои семь лет он пока еще не разбирался. Ксюшу шерстяное платье тоже не обрадовало, да и было великовато, но зато китайское! Она вертелась в нем перед зеркалом и никак не хотела снимать. Вадим воскликнул “Ого!”, когда узнал, сколько денег она оставила в магазине, но Тамара уверила его, что у нее вещи и про запас куплены, значит потом она меньше потратит, и Вадим внял доводам жены, решив, что женщинам виднее.
        И когда Тамара наконец легла спать, она тут же уснула, как убитая.

        И вот снова входит она в “Детский мир”. На первом этаже, там, где обычно продавались игрушки, теперь почему-то стояли автомобили. Тамара подумала вначале, что они игрушечные, но приблизившись, увидела, что они большие и настоящие. Она пошла к продавцу, ноги были невесомые, она словно летела и спросила:
        - Это что, продается?
        Он ответил:
        - Да. Вам какую?
        “Да это же иномарки, - подумала Тамара, - и они тоже продаются?”
        Затем она взмахнула руками и ... взлетела на второй этаж и пошла, легко порхая по этажам и отделам. И что же она увидела? В отделах было много всякого товара: кроссовок - тьма, лучших фирм мира! Тут тебе и “Адидас” и “Рибок” и совсем незнакомые фирмы, а джинсов! Джинсы синие, черные, штатовские, итальянские, какие хотите! И дальше спортивных костюмов тоже полно и не динамовских - синих с белой полоской, а красивых, нарядных, с отделками белыми, синими, красными, каких она раньше и не видывала; их было столько, что глаза разбегались. Диво дивное представало пред глазами ошеломленной Тамары. Она ничего не покупала, только смотрела, дивилась и шла дальше...
        Неужели такое возможно!
        А в отделе готового платья для девочек у нее глаза совсем расширились от удивления. Здесь были бархатные платья с белыми воротниками, бантами, и клеточка всякая, и отделок на них каких только не было, и удивлению Тамары не было конца. Ей захотелось купить дочери бархатное платье, она достала кошелек, но кошелек был пуст.
        Ах, как это неприятно, когда всего так много, а кошелек твой пуст!
        “А-а, я же потратилась на распродаже”, - вспомнила она.
        А интерьеры магазина так преобразились, что она стала думать, туда ли она попала? Они сверкали отделкой, какой-то не нашей, совсем не знакомой, прилавки из белого, серого, черного пластика блестели, какой-то чудный свет лился с потолка. Тамара выходила из одного отдела, шла в другой и двигалась, как по музею или по выставке достижений народного хозяйства.
        И вдруг она очутилась на улице и пошла. А на улице снова увидела очередь. Но это оказалась совсем другая очередь. Оказалось, что стоят рядами женщины, держат в руках товар и предлагают ей: купите. Тамара проходит сквозь шеренгу, а со всех сторон ее просят: “купите куклу Барби, купите шубку детскую, дубленку, платье, кофточки...” Боже мой, можно купить все, что душа пожелает, и даже дефицитные детские шубки!
        Пройдя сквозь строй, Тамара двинулась в сторону ЦУМа, туда, где начиналась очередь, которую она только что отстояла. Но очереди уже не было, и она вошла в универмаг. ЦУМ она тоже не узнавала, он так изменился - все в нем сверкало! А сколько в нем было всяких товаров! Импортные сапоги разных фасонов, разных стилей, всех размеров - какие хочешь! Чудеса! Тамара не чувствовала никакой усталости, ей было легко, она то шла, то плыла по воздуху, то вдруг оказывалась совсем в другом месте. И вот уже перед ней шубы. Столько шуб, что она даже зажмурилась. Это было царство шуб! На манекенах, на вешалках, добротные, элегантные, не только из черного каракуля, какую ей достала мама недавно, но и из норки! И еще светлые песцовые, и чернобурка, и рыжая лиса.
        И вдруг она снова оказалась на улице и пошла на работу... Только присела за свой письменный стол, как вошел молодой человек с большой сумкой, мило улыбался, что-то приветливо говорил и стал доставать из сумки товары и предлагать. И все было импортное и дефицитное, чего и на распродажах-то невозможно было достать. Но вдруг он исчез. А на его месте вырос другой и стал предлагать чай: разные сорта индийского, в том числе и со слоном, за которым она недавно стояла в очереди и даже цейлонский и еще какой-то “майский чай”, о котором она даже не слышала.
        Наконец Тамара встала и пошла домой. День был солнечный и теплый, совсем по-летнему светило солнце и пели птицы, будто это было и не в Москве. По дороге ее остановил молодой человек приятной наружности и стал спрашивать, скоро ли у нее отпуск и не хочет ли она отдохнуть на Гавайских островах и дал пригласительный билет на двоих с мужем на презентацию. Чудеса не кончались...
        И еще по пути ей попадалось много магазинов - их стало гораздо больше. И чего только в них не было! Холодильники продавались без всякой очереди и без предварительной записи и не только инвалидам войны и ветеранам, но и всем желающим! А уж видаков, телевизоров и музыкальных центров, ну просто тьма!
        И вот она повернула и пошла к метро, где какие-то люди кричали: “Лохотрон! Все на лохотрон!” Тут ее кто-то схватил за руку так больно, что она даже вскрикнула, и стал трясти и говорить: “Возьмите лотерейный билет, возьмите билет! Вы выиграете магнитофон!”
        - Зачем мне магнитофон? - вскрикнула Тамара... И проснулась.
        Над ней стоял муж и тряс ее за плечо.
        Вадим проснулся утром еще до будильника. Тамара, посапывавшая рядом, крутилась и спала очень беспокойно. Одеяло ее сбилось и свесилось на пол. Он встал, поправил одеяло жены, но тут она вскрикнула, и он решил, что надо ее разбудить.
        Увидев перед собой Вадима, Тамара наконец поняла, что она дома, в собственной спальне. Она вспомнила все, что приснилось ей во сне, тряхнула головой, как бы отметая все ночные видения, и подумала:
        “Приснится же такое!”

        1995 г

 

 

Рушится дом…


        В среду вечером мне случилось проезжать по площади Белорусского вокзала в сторону Савёловского. Знакомые, почти родные места, семнадцать лет прожито здесь. Я сворачиваю на Бутырский вал и вижу, что рушат дом, в котором я жил. Что-то ёкнуло внутри, я притормозил и свернул в ближайший переулок. Вышел из машины и стал смотреть в сторону моего бывшего дома. Он зиял пустыми глазницами окон, поруганный, опустошённый. Одно крыло его было уже разрушено, и он стоял как будто однорукий инвалид, скорбно ожидая своей дальнейшей участи. Я увидел забор вокруг дома, значит близко к нему всё равно не подойти, и продолжал смотреть издали.
        Ещё когда я жил в нём, дом был поставлен на выселение. О, сколько трепетного ожидания роилось в каждой из коммуналок, давно обжитых тараканами, с закопчёнными ничейными кухнями и столь же ничейными коридорами с обвалившейся местами штукатуркой!
        Когда-то сюда въезжал отец, после развода с первой женой получив, наконец, осколок от своей бывшей квартиры в виде комнаты в коммуналке. Чуть позже привёл сюда свою вторую жену и, приближаясь к невзрачному дому, говорил моей будущей маме, что года два, наверное, придётся здесь пожить... Мама, ещё не жившая в коммуналках, воскликнула: «Неужели так долго?!»
        И прожила здесь - восемнадцать лет.
        Для меня – этот обшарпанный и неказистый дом – мой родной дом, где началась моя жизнь. Вон то окно на четвёртом этаже – там жил Колька. С ним мы когда-то залезли в дыру у Тверского моста, там была отодвинута какая-то плита, и того приключения я не забуду до конца дней. Мы обнаружили такую таинственность! Там начинались лабиринты. Любопытство влекло нас в темноту, освещаемую скудным фонариком, и мы смело двинулись вперёд. Через несколько метров мы обнаружили люк и спустились ещё на один ярус вниз и бесстрашно двинулись дальше. Потом наткнулись ещё на один люк, и можно было спуститься ещё ниже! Пыл немного угас, в горле стало суховато от этой мысли, я сглотнул слюну и подумал: как Колька, если он пойдет, то и я пойду. Не дрейфить же перед ним? И мы спустились. Вот это да-а! Здесь ещё были какие-то ходы!
        Немного прошли, холодок страха появился внутри и стал расширяться. Я стал подумывать, а не вернуться ли нам обратно?
        - Может, вернёмся? – спросил я Кольку.
        - Куда мы теперь вернёмся? – угрюмо произнёс Колька. – Надо искать новый выход.
        Но где его искать? Становилось тяжело дышать, не хватало воздуха. Мы вдруг поняли, что можем всерьёз заблудиться. Ох, и струхнули мы тогда! Я думал всё – крысами будем питаться или они нами.
        Присели со страху, прислонившись к стенке и едва различая друг друга, и услышали звуки. Метро! Где-то рядом проходила шахта метро! Мы прислушались, звуки были над нами. Вот это да-а! Значит мы спустились ниже!
        Вот бы туда выйти, здесь же недалеко станция «Белорусская», но как? Я сидел и представлял, как мы вываливаемся в шахту, быстро вскакиваем и идём к спасительному свету – к платформе. А тут вдруг за нами свистит поезд, мы с Колькой бежим, а поезд мчится за нами!
        Что с нами случится потом, я не успел додумать. Колька вдруг встрепенулся и стал говорить, что надо идти дальше. Он как-то весь подобрался, словно зверёк и скомандовал:
        - Пошли!
        Мне ничего не оставалось делать, как плестись за ним.
        Мы провели в этих подземельях часа два, и всё же внутри теплилась надежда, что мы не можем пропасть, мы обязательно должны спастись, ведь нас ждут наши мамы и папы, как же мы можем погибнуть? Мы шли уже в полной безнадеге и стали задыхаться, когда забрезжил какой-то свет. Колька высветил фонариком люк. Я подставил ему свои плечи, он влез на меня, поднапрягся и, сдвинув крышку - вывалился на краю платформы станции метро. За ним вскоре выполз и я… Это оказалась – «Краснопресненская».
        Народ шарахнулся, увидев чумазых пацанов, вылезших из преисподней, но мы утерлись рукавами, отдышались, отряхнулись и поехали к себе домой.
        Дома мать накинулась с вопросами:
        - Где ты был?
        Ответ стандартный:
        - Гулял.
        - Где гулял, я все дворы обошла?
        - На косогоре.
        Да, тогда ещё не было палаток, тогда мы строили социализм и не были так перегружены торговыми точками, что благоприятно отражалось на растительности и по краю нашего косогора, спускавшегося к тротуару, росли деревья и кусты. Недалеко от Тверского моста был небольшой скверик – место наших игрищ и лазания по деревьям, теперь тоже загаженный и обезображенный палатками, больше похожими на курятники.
        Я ходил взад и вперёд, курил и вспоминал, поглядывая на свой дом. У дома начались работы. Со стороны обвалившегося крыла стали бить «бабой» по стене. Дом содрогался, словно от боли, и отваливались куски. Мне казалось, ещё немного, и он крикнет: «За что?» За то, что я давал вам кров, согревал вас, устраивал вашу личную жизнь, а вы так меня вознаградили?
        Невзрачный, неказистый, со стенами из неоштукатуренного кирпича, кое-как окрашенными, он конечно площадь не украшал и не годился для фасадного строения. Наспех построенный в начале тридцатых годов в размахе индустриализации, он как-то быстро захирел, стали подгнивать деревянные перекрытия, и в 1985 году ему был подписан приговор: на снос! Появился на свет соответствующий циркуляр, запрещены обмены и прописки, и жители оказались как в плену. Народ женился, разводился, хотел передвигаться, но везде наталкивался на суровое «низзя!». Периодически производилась перепись населения дома, чтобы знать – кому и сколько квартир надо дать, и тогда проходил слух, что «вот-вот!», уже и квартиры им выделяют, и начнут переселять. Слухи эти шли волнами, то затухая, то возникая вновь, приводя в движение всё население коммуналок, с надеждой ожидавших улучшения своих жилищно-трущобных условий и заставляли трепетать единичных владельцев отдельных квартир, которые уезжать никуда не хотели, боясь потерять свой «почти что Центр» на какое-нибудь захудалое Марьино или Митино, где и магазинов порядочных не найдёшь, не говоря уж о театрах, до которых здесь рукой подать. И тогда они начинали писать в инстанции, возражая против выселения такого большого и добротного, шестиэтажного кирпичного дома. Затем слухи исчезали надолго, и казалось, о доме совершенно забыли, но запретов не снимали, гасли надежды коммунальщиков, и тогда эти писали в инстанции, возмущаясь проволочками чиновников, заперших их в этом доме, и требовали скорейшего выселения.
        Я прошёл всё-таки на ту сторону улицы, где стоял дом, и заглянул в щель забора. Пятый дом только начали выселять, говорят, и его снесут. Где-то там во дворе остались качели, возле которых собирались по вечерам, где кадрились с девчонками, где первый раз целовались с Маринкой…
        Она жила в том крыле, который сейчас долбили и рушили. Там заработал экскаватор и сгребал ошмётки Маринкиной квартиры, где когда-то на диване сидел её мохнатый мишка, и Маринка отбивалась от него этим мишкой, когда он хотел её обнять…
        Они дружили, можно сказать, с детства. Их мамы вместе выгуливали их во дворе ещё до садовского возраста. Есть у него фотография, где Маринка сидит в санках, а он толкает её сзади, как и подобает кавалеру, а рядом стоят их ещё молодые мамы, и всё запорошено снегом – и двор, и шапки, и штаны, и варежки…
        Когда они пошли в первый класс, они уже не дружили, состоялось разделение полов, девочки стали дружить с девочками, мальчики с мальчиками. Иногда, конечно, вступали в контакт, ты её дёрнешь за что-нибудь, она тебя – книжкой по голове, а то и портфелем. И всё же она надолго выпала из моей жизни.
        Но однажды, когда я уже учился в колледже, а она в 11-м классе и не виделись с полгода, мы столкнулись вечером у качели. Это было в мае, когда все оттаивают и высыпают на улицу, и там я встретил Маринку. Я вдруг увидел в ней взрослую девушку и ахнул! Она так расцвела за эти полгода, отрастила волосы, распустила их по плечам – светлые, слегка вьющиеся. Я обалдел! В ней появилось кокетство, которого раньше не наблюдалось.
        Я стал подкарауливать её у подъезда, мы сидели у качелей или уходили в переулки к школе, а иногда ещё дальше в Миусский сквер, где наши мамы выгуливали когда-то нас в колясках, а теперь мы целовались на тех же лавочках, где сидели мамы. Я всё хотел ей открыться и сказать, что люблю её, но как-то стеснялся…
        После окончания каникулярно-дачного сезона, когда мы почти не виделись, я увидел, как она возвращается из города в обнимку с каким-то спортивного вида молодцом… Я смотрел вон из тех моих окон, они выходят на улицу…
        Я опоздал.
        Потом я уехал из этого дома. Мои родители с боем через суд совершили обмен, и мы перебрались в другой район. Говорили, что Маринка через год вышла замуж за того крепыша, а я до сих пор не нашёл ей замену и не забыл то щемящее первое чувство, хотя подружки были и у меня.
        Мы жили как на острове, между площадью Белорусского вокзала, транспортной артерией Бутырского вала и железной дорогой, по которой тихо шуршали электрички, направлявшиеся к Савёловскому вокзалу или на отстой в тупик. Мы легко перемахивали через забор и ходили по путям, щекоча свои нервы, или сидели на откосе и покуривали тайком от родителей.
        За пределами двора кипела совсем другая околовокзальная, суетная жизнь, на остановках автобусов и троллейбусов в конце улицы высыпали сотни людей и двигались по тротуару к метро, гремел транспорт, перетекая с улицы Горького, ставшей за годы разлуки Тверской, через мост на Ленинградский проспект, одаривая нас выхлопными газами. Не меньшие потоки двигались с Грузинского вала на Бутырский, название которому дала достопамятная тюрьма, теперь стыдливо спрятанная за большими домами.
        А в нашем дворе между третьим и пятым домом, за забором текла своя жизнь. Зимой заливался каток, стучали клюшки, слышались крики: Давай! Давай! Бей! В углу на лавочке чинно сидели старушки – болельщицы, и моя бабушка среди них. И её уже нет…
        Нас не смущал ни грохот, ни толчея, мы были в своей стихии, всё здесь было наше, родное, мы ныряли в толпу, выныривая у вокзала и обходя его закоулки, или толкались внутри вокзала, зная всё наперечёт, попадая иногда в лапы милиционерам.
        Дом всё-таки выселили через каких-то восемнадцать лет после выхода Постановления о сносе. На ограждающем заборе висела табличка, оповещавшая о том, что здесь будет построено здание Арбитражного суда. Наша жизнь сменится другой жизнью – казённой. Человеческие чувства, обиды, печали уже не будут согревать их стены и тот двор.
        Оттуда из-за ограды доносился шум и лязг, экскаватор делал своё дело и сгребал остатки той жизни…

        март 2003г


    

Hosted by uCoz