|
Литклуб |
В России надо жить долго.
Уточню: мучительно долго.
Писатель Николай Одоев (Никишин) прожил жизнь всевозможно трудную и до того короткую, что приведённая выше истина к нему как бы не относится.
Всего сорок восемь лет (1936 – 1984), бессмысленно укороченных войной, недоеданием, обыкновенной бедностью, ремеслухой, тюрьмой (в 1952 году угодил на четыре месяца за то,что проспал на работу), лесоповалом и прочими незадачами, без которых судьба не строится у нашего человека.
“Обыкновенная биография в необыкновенное время”, самая заурядная для жителя Марьиной Рощи.
На счастье ли, на беду - Николай Одоев одарён был от Господа-Бога литературным талантом.
Самое удивительное, что он это осознавал.
Ещё ему были дарованы истинные друзья и упорство в работе со словом.
Не было у него достаточных сил и фарта. Удачи, если хотите.
Писательскую удачу в те поры вполне заменяла надпись наискосок на заглавном листе вашей рукописи: “Прошу обратить внимание…” К сему – небрежная подпись. Достаточно, скажем, ёмкая.
У Николая Одоева ни одной строчки при жизни не было опубликовано. Нечаянность с “Новым миром” запоздала на несколько лет.
Его проза не заинтересовала ни одно из солидных издательств (других у нас просто не было). Не стоит гадать – почему.
Во-первых - отсутствие фарта. Во-вторых, - говорю с убеждённостью, - его вещи, наверняка, проходили с клеймом “чернухи”. Им помечалось всё, что относилось к правде.
Уверяю вас, проза Одоева определялась редакторами даже не по содержанию, по одному только запаху. От неё несло за версту неумением врать. Это главное. Всё остальное, - язык, недоработки стиля и прочие отговорки, скользкие и лукавые, - всё писалось в редакторских отзывах-возвратах “не глядя”. Могу наугад, но со стопроцентной точностью, процитировать какую-нибудь из таких отписок:
“Уважаемый имярек! Возвращаем Вам рукопись… К сожалению, она не может быть опубликована, так как не соответствует высоким художественным требованиям нашего издательства. Рукопись нуждается в существенной доработке. Советуем Вам обратить внимание на образный строй языка, усилить положительное звучание в линии главного героя, поработать над убедительностью второстепенных характеров…”
Не знаю, сколько лет жизни отняли такие цидульки, если он их получал, у писателя Одоева.
Знаете, что в этом самое страшное? Писатель может им поверить. Графоманы такую “меру пресечения” выдерживают без последствий, нормальные люди спустя три-четыре возврата испытывают паралич воли. Им становится безразлично собственное творчество. Писатель в них – умирает.
Вот какие бывают орудия убийства: не имеют ни цвета, ни вкуса, ни веса, ни запаха…
Одоев не поверил литературным подёнщикам, - но без потерь для души, надо думать, такие пытки не переносятся.
Наше время “для веселья мало оборудовано”, для писательского ремесла оно трудно до невозможности, но, как сказал один мой знакомый, “раньше туда просочиться было невозможно, а теперь они хоть конкурсы какие-то объявляют”. Есть прогресс, хотя, обратите внимание на проговорки “туда” и “они”… Адреса, контингент и дистанция – остались без изменений.
Думаю, сегодня Николай Одоев сумел бы как-нибудь собрать деньжонок и издать себя…
Его друзья, понимающие и настоящие, после смерти писателя издали сборник рассказов “Повторенное эхо”.* Издали, как нынче положено, за свои кровные, со своим составлением, редактурой, оформлением (крайне изысканным), со своими воспоминаниями, необычайно тонкими, живыми и профессионально ответственными.
Сборник прозы Николая Одоева, как теперь уже выясняется, далеко не полный, удивителен. Он, если можно так выразиться, дышит индивидуальностью. От него исходит обаяние личности (порой – отрицательное, но обаяние).
Я не хочу говорить о каждом рассказе подробно. Я только скажу о том, что кажется мне открытием.
Николай Одоев с какой-то совершенно новой, крайне уязвимой и, потому, безоглядно отважной позиции пишет о своих героях.
Это “простые люди” (ненавидимый мною термин, ибо лживый насквозь и льстивый), жители Марьиной Рощи. Они ничем не плохи, их нельзя ни в чём упрекнуть, потому что это бессмысленно. Они и не хороши, потому что не знают разницы между дурным и хорошим. Их жизнь вызывает не жалость, а смутную муку души. Для них ничего нельзя сделать, потому что для этого их надо снова родить, но уже не в Марьиной Роще, а где-нибудь на Гавайях.
Это нормальные люди, но их чувства вялы и безотчётны, желания ограниченны, мысли суетны и обрывочны, они не ведают радости, заменяя её четвертинкой, распитой под разговор и селёдочку на газетке.
Когда они были детьми… Но это было давно и совершенно забылось. Школа прошла по касательной и не задела души. Они проживают в столице и презирают деревню, откуда произошли, - но барак он и есть барак, хоть в Урюпинске, хоть в Москве.
Им можно дать много воли и сколько угодно денег. Это их не переменит. Под искус-ственным загаром и на навороченной тачке будет всё то же: серая кожа, серые слова, серая клеёнка на замызганном кухонном столе…
Серость – это тоже культура. Культура серости. У неё есть свои достижения, свои принципы, свой язык. Если долго жить и терпеть нечеловеческий быт - становишься нечеловеком на генетическом уровне. Чтобы что-нибудь изменить, надобно всё изменить. А это уже революция. И делать её суждено людям из Марьиной Рощи.
Радищев воскликнул: “О раб! Когда же ты разобьёшь цепи свои о мою повинную голову!..” Физический смысл этих слов, если его допустить в воображение, лишит покоя навеки.
- Ну, что же, - скажете вы, - это и впрямь “чернуха”. Где же тут “правда жизни”. Тут одно презрение к людям…
Если бы…
Николай Одоев избрал губительный для самого себя путь осмысления одной из самых мучительных и жестоких проблем в истории. Делать-то что? Он разрывается надвое, он – плоть от плоти и кровь от крови… Такой же. Его тянет к себе этот мир. Да! Он так и говорит в рассказе “Фуфлыжник”… Т я н е т мир уголовный, забубённый, обманутый и обманный. Эту тягу преодолеть – все рёбра сам себе переломаешь!
Но он-то - преодолел? Выкарабкался? Смотрите, он стал писателем, читает умные книги, живёт духовной жизнью…
Если бы…
Прочтите, непременно прочтите блистательный рассказ “15-й вагон поезда Москва-Тбилиси” (он чем-то напомнил мне прозу Гайто Газданова).
Ничего не значащий диалог мужчины и женщины, измученных духотой и жарой и безумной вагонной тряской. Он – вот такой, из тех, кто выкарабкался. Она – слабая, тонкая, интеллигентная. Чужая… Враждебная… Некто, прочтя, сказал мне: “Это война полов…” Каких полов?!.. Это вражда культур. Он – один мир, она – другой, искусственный, вычурный, манерный, хитрый, опасный… Он выкарабкался из ямы, опершись о её руку, встав ей на плечи, и - ненавидит её за это до морока, и ненависть скрывает под нарочитой терпимостью и готовым взорваться спокойствием. И она – она всё помнит и понимает, и казнит его своей слабостью, своей хрупкостью… Им вместе не быть. Это – номер под барабанную дробь ужаса.
Николай Одоев – смелый и изощрённый писатель. Слово у него – превосходный и заботливо ухоженный инструмент, которым он пользуется удивительно свободно и легко (хотя, полагаю, свобода и лёгкость эта – лишь видимость, под спудом остаётся работа, объёмы и трудность которой трудно представить).
Формально проза Одоева даже изысканна. Сложное, прихотливое сплетение ритмов, музыкальность, тончайшая звукопись. Очевидно, что Одоев уже был рядом с вершинами мастерства. Но… “кольчужка коротковата”… Времени не было отпущено на совершенство.
И вот ещё что: конечно же, Николай Одоев не смог пробиться к читателю, и ему не удалось выработать до конца интонацию, свою, неповторимую. Поиск остался незавершённым. Интонацию, мне кажется, даёт только диалог. Вообще-то, она даётся от Бога, но осознаётся и определяется в общении. Общения не было. До читателя Одоева не допустили.
Никакой художник не может существовать в безотзывном пространстве. Это убийственно.
Сборник рассказов “Повторенное эхо”, изданный силами друзей и почитателей таланта писателя Николая Одоева, должен исправить эту несправедливость. Его уровень позволяет на это надеяться.
И может быть - когда-нибудь в необозримом далеке (чем чёрт не шутит?) “Повто-ренное…”, но насильственно прерванное, “…эхо” достигнет слуха потомков жителей Марьи-ной Рощи. Всё-таки, это эхо слова страдания и любви.
2002 г., Москва
_________________________
* Н. Одоев, "Повторенное эхо", Рассказы. Москва, 2001. Издательство Эвелины Ракитской. Составление, редактура и оформление В.Германа.
_________________________
Рассказ Н. Одоева "Люси" вы можете прочесть в этом Альманахе.
