Литклуб

  ТИМОФЕЙ ВОЛЬСКИЙ

ПРАВИЛЬНЫЕ ПАЦАНЫ

    Всякий раз, проезжая по этой прямой и острой улице, которая так и подталкивала даже самого добропорядочного гражданина на превышение скорости, они останавливались, вздохнув, у обычного бетонного столба (каких в городе миллионы) и медленно, с полным пониманием значительности минуты, вынимали из багажника пластиковые мешки с припасами - и ставили бутылки прямо на бордюр. Чуть повыше, над их головами, меж колыханиями кленов и лип, прикрученный медной проволокой тихо покачивался венок из искусственных цветов. Минут десять шла подготовка - резались огурчики, редиска, ставился голубоватый раскладной столик, а прозрачная и хорошо(до тянучести) промороженная водка водружалась в самом его центре.
    - Хорошие были парни, - заводил главный и все поднимали на него глаза. Он же, чуть похрустывая белым пласмассовым стаканчиком, напротив, глаза опускал, вызывая их еще большее уважение. Кто-то негромко, из-за спин, прибавлял : "Ладно бы по делу, а то ведь так...", но главный поднимал большую ладонь, призывая всех к вниманию, и произносил : "Помянем". Кто-нибудь, по недомыслию или машинально тянулся чокнуться, но его быстро приводили в чувство.
    Пили все. И пили долго. День уже сворачивался к закату, и одинаковые тени тополей превращали ровную стреловидную улицу в какую-то невнятную зебру, потому и все знаки разметки становились почти неразличимы.
     Потом, отсылали младших выкинуть мусор, а сами, смеясь и шатаясь падали в сидения своих "Audi". Им бы сообразить, что здесь-то линии их жизней и давали свои главные, финальные трещины, но, увы, мысли их были уже совсем-совсем о другом, а дорога казалась такой приятной, гладкой и пустынной, что нога сама просилась в педаль газа, а переход на четвертую скорость был самоочевиден. Звонили своим пугливым женам, называли время прибытия, но, тем самым, невольно лгали, потому что время уже не принадлежало им. Оно уходило куда-то вверх, качалось над ними, а потом быстро и по-английски исчезало, в скрежете тормозов, громовом ударе передка, в шипе лопнувших подушек безопасности, которые никак не были рассчитаны на такие скорости, и в криках перепуганных старушек, вдруг, словно по волшебству, возникавших у подъездов : улица была не такая уж пустынная. Впрочем им - зашиваемым уже в большие пластиковые мешки, это было безразлично. Их заботы теперь обретались как-то иначе, сродни покачиваниям верхушек таких же прямых тополей и последних канареечных лучей солнца.
    Проходили дни, недели. И к новому столбу(обломки старого, с кувалдами и матом уже на следующий день вывезли дорожные мужики), со свежим венком, еще не успевшим потерять цвет под натиском пыли и солнца, подъезжал серебристый "Mercedes", с мягким щелчком открывались по-немецки добротные дверцы, и несколько пар дорогих ботинок начинали несколько беспорядочно топтаться у багажника : "...Серега, карбонат-то взял?...мать! Я ж просил! Корейка? Ладно, потянет..." Водка была хрустальна, огурцы- молодцы, а помидоры от дяди Жоры. Легкий треск прозрачных пластмассовых стаканчиков мешался с хрустом песка на бордюре под лакированными ботинками, а красная ладошка лидера уже, чуть нервно, тянулась вверх, заставляя всех перейти на шепот или полное молчание. Он говорил отрывисто, мелко, но слушали его внимательно, с легким подрагиванием конечностей, поскольку хорошо помнили, что случается с невнимательными. Пили также быстро, помногу наливая, часто даже не успевая закусить. Только когда лидер, примерно на десятом тосте начинал давать очевидные сбои, и в адрес починивших первый раз звучало слово "падла" или что-то в этом ключе, то охранники очень осторожно заносили лидера в глубь мягкой утробы машины, а сами(тоже покачиваясь) облепляли его с двух сторон. Транспорт срывался с места, словно бы от кого-то удирал, хотя причина бегства находилась внутри него. Однако, очень скоро происходило что-то непонятное : то ли морок какой пробегал по затемненным стеклам, то ли сухое городское лето швыряло в лицо горсть мельчайшей пыли, но на совершенно чистой дороге, без единой лужи, в скорбные мгновения, происходило нечто настолько невнятное, что "служба спасения", снимая столб с продавленной серебристой крыши, уже не очень торопилась - спасать никого уже было не нужно.
    Не проходило и трех дней, как на новом чистеньком столбе болтался плохо закрепленный, но очень изящно сработанный венок, с густым вплетением серебристых лент, а на сороковой день у столба, громыхнув перевернувшимися в багажнике ящиками водки, тормозил как-то беспутно, но с большой помпой густо-малиновый джип, а высыпавшая из него команда так же беспечно, как кирпичи, начинала швырять на землю коробки, пакеты и пр., а кто был шеф, становилось ясно лишь только когда на капоте расскладывалось все, что в таких случаях полагается. Посмотрев вдаль бесконечно узкой улицы, и, смахнув слезу, он говорил : "Во, как...да...вот ведь дал Саперыч...в жизни бы не подумал, что прям вот так...", и наливал по полной. Остальные не отставали, и вообще долго не хотели уходить с этого места; уж больно приятен был теплый вечер, уж больно холодна и легка была водка, и ничего, ну решительно ничего не говорило о том, что когда водки уже не будет и руки сразу уцепятся за руль, то столб - совсем такой же, который еще совсем недавно облапил разомлевший шеф - возникнет посреди дороги как черный обелиск на уже совсем посиневшем небе, вперемешку с крошевом мошкары в шаре желтого света. Треск и хруст ломающегося бетона разрывал прямую тишину улицы,а старушки, почти уже легшие спать, бежали к своим стареньким телефонам с тугими и неповоротливыми дисками.
    Вот примерно тогда и поползли, в строго определенных кругах, недозрелые слухи о том, что улица эта приносит беду. А уж когда в самом ее конце, уже минуя все венки, был раздавлен сорвавшейся с крана бетонной плитой "Cadillac" c Cамым Главным внутри, то объезжать ее стали за несколько километров, даже если это было совсем неудобно.
    Только старушки не заметили особых перемен : может что-то и перекосилось в вечереющем небе, или белье с балконов стало свисать под каким-то другим углом, только восьмидесятитрехлетняя баба Паня(никто, как и она сама, не помнил - почему ее так звали) все чаще в последние годы поднимала глаза к небу, и - глядя на белые прямые полосы, оставленные самолетами, подсвеченые лихой оранжевой искрой заката - все себе думала : "...туда он, или оттуда?"
26.05.03