Литклуб

ТИМОФЕЙ ВОЛЬСКИЙ

DOLBY STEREO

    Справа, по разломанной асфальтовой дорожке, протопали мягкие, энергичные кроссовки, судя по интенсивности принадлежавшие человеку лет тринадцати. Бедовый возраст. Тяжелый для его обладателя, чреватый для его окружения - родителей, учителей, но не для одногодок. Впрочем, и для них тоже. Только совсем по-другому. Кроссовки приостановились в некотором сомнении, шаркнули пару раз (шаг влево, шаг вправо...) и, видно приняв какое-то решение, рванули прямо по аллейке, постепенно растворяясь в фоновых шумах улицы и двора.
     Почти однеовременно, совсем с небольшим люфтом, стал приближаться неуклюжий грохот мусоровоза. Тяжко вздохнув своими амортизаторами, он остановился у контейнеров, и на какое-то время все другие шумы перекрылись со скрежетом и бряканьем. Наконец, машина, задумчиво повертевшись на узкой площадке, тронулась в обратную сторону, а освободившийся воздух принял мелкий и радостный "тявк" Гошки, местного двортерьера, предположительно живущего в маленькой квартире Полины Аркадьевны, но опекаемого всем двором, из-за своей умильной морды и приобретенной где-то способности вставать на задние лапы. Его лай и едва различимое щелканье коготков приблизились из центра композиции, и ушли куда-то вниз, почти под балконы. Оттуда сейчас же взлетел разъяренный шип и быстрый шорох когтей по тополевой коре. Трехцветная Василиса ничего не хотела знать о миролюбивости Гоши и утащила свой завтрак в переплетение уже оголившихся ветвей. Последнее было очевидно - с каждым днем порывы ветра все меньше возмущали шелест двух берез слева, а могучий ломкий тополь по центру уже больше не скрипел. Тихо так поскрипывал.
     Между тем за спиной стал нарастать низкочастотный гул и погромыхивание. Внимание (в силу привычки) не сразу переключилось на него, но к этим цикличным звукам лифтовой шахты, прилегавшей непосредственно к стене квартиры (все обвинения в адрес строителей были уже давно в прошлом), прибавились несколько истеричных криков : бас и почти фальцет. Бас - Ларисы Георгиевны, дискант - ее Валерки, терпеливого сына. Да, конечно, воскресенье : были на оптовом рынке.
     От центра, влево неспешно, с привычным матерком проследовали три пары неряшливо обутых ног. Даже можно было различить шлепанье отставшей подошвы, без сомнений принадлежавшей Афганцу - бомжу долгожителю; хруст его огромных сумок, дребезжащих бытылками и давленными пивными банками, можно было слышать почти каждый день у их маленького магазина. Супруга его, Семга (за выпученные глаза) почила два года назад. Кто были двое других - неясно, но взгляды друг друга они разделяли, да и свернули в одну сторону.
     Начавшись откуда-то сверху и справа невнятным перекатыванием, материализовался и толкнул барабанные перепонки мягкий, нетребовательный гром. Влажный холод честно рассказал о мелком и долгом дожде, накрывшем западный округ, и минут через пять ожидаемом тут. Им хотелось подышать, послушать прелость осенней шелухи, которая не преминет подняться мучительными волнами к его балкону, но Игорь Семенович, поколебавшись, все-таки нащупал притолоку и, осторожно толкнув балконную дверь, шагнул внутрь квартиры. Привычно испугался, когда журнальный столик ударил его по колену, но все-таки сначала прибрал, притянул пальцами клюку и осторожно пошел на кухню.
     Утром телевизор что-то говорил про пенсии, но Игорь Семенович уже тогда чувствовал себя неважно, а Ольга, хоть и обещалась заехать, прислала лишь нервного и не любящего смотреть в глаза зятя, со следующим дорогим, но, в сущности, уже ненужным лекарством. Слушая его сипловатое дыхание, в котором желание сбежать из этой квартиры, потемневшей еще десять лет назад, было сильнее всего прочего, Игорь Семенович - все меньше и меньше понимая этот мир - тихо оглаживал выпуклости и вспоминал цвет той большой чеканки, что подарил ему к самому концу их вечный химкомбинат, словно бы зная, что обычная картина скоро будет ему ни к чему.
     Теперь же, к вечеру, лишь шелест водопровода вокруг, да разноголосый крик сигнализации (особенно донимала Жоркина, переливчатая) делили с ним его кухонное бдение над недопитым чаем. Сегодня он уже не жалел ни о чем и никого, даже себя. Потому что оставался только возлух, с его колебаниями, а внутри их уже не стало. И Игорь Семенович слушал. Внимательно и спокойно.

04.10.03