ИРИНА ИВАНКИНА
БОЛШЕВО
Мы с мужем приехали в Дом творчества кинематографистов. У меня было настроение какого-то радостного возбуждения. Накануне великолепно прошёл симпозиум с немецкими художниками, но самое главное – выставку (и обсуждение) посетил Давид Сикейрос – мексиканский живописец-монументалист. Всё получилось!
Мы позвонили у входа.
- Одну секундочку, - сказал консьерж, - сейчас открою ворота.
- Зачем? – говорю. – Мы и так пройдём… всего-навсего один чемодан. – И тут только сообразила, что в «Болшево» бывают, как правило, «машинные» люди.
А время обеденное. Быстренько переоделась – и бегом в столовую. Влетела, направо и налево роняя «добрый день», «приятного аппетита»… Села за столик и мигом прикусила язык. Рядом со мной – Леонид Осипович Утёсов. Напротив – Татьяна Самойлова, Пётр Тодоровский с домочадцами. Чуть поодаль – А.С.Хохлова, Г.Л.Рошаль, Е.И.Габрилович…
Григорий Львович Рошаль (1898 – 1983) – это «Петербургская ночь», «Семья Оппенгейм», «Хождение по мукам»… Евгений Иосифович Габрилович (1899 – 1993) - «Машенька», «Мечта», «Коммунист»… А Хохлова! Легенда! Актриса с мировым именем!.. Я точно лишилась дыхания, будто видела вживе Льва Николаевича Толстого, Ивана Сергеевича Тургенева…
Меж тем Хохлова быстро поела и направилась в гардероб. Я за ней.
- Здравствуйте, Александра Сергеевна! Вам привет от Олега Николаевского!
(Олег Павлович Николаевский – режиссёр, заслуженный деятель искусств, бывший студент Хохловой. С его женой заканчивала я ИНЯЗ).
- Здравствуйте! – сказала Хохлова. – Передайте, пожалуйста, Олегу, что я до сих пор не согласна с последними кадрами его дипломной работы. Такой милый фильм – и такой невразумительный конец!.. Ну что ж, бывает… Кстати, всё так же хороша его красавица-жена?
- Александра Сергеевна, - неожиданно спросила я, - Вы что сейчас собираетесь делать?
- Гулять.
- Я иду с Вами!
- Почему бы нет?!
И загуляли мы на долгие годы. Между нами мгновенно возник, если можно так выразиться, эффект понимательной среды. Что я узнала, не уместилось бы в толстенный том, но по своей идиотской, патологической привычке толкую (и толковала) о себе. Потому что Александра Сергеевна умела слушать. Внимала с какой-то безукоризненной чистотой. Ни на что не отвлекалась. Будто сообщали ей самое для неё важное!
Мы много ходили по дорожкам - расхаживались, а когда приближались к воротам, она убыстряла шаг, почти бежала и перчаткой либо рукой шаловливо шлёпала по забору. Мол, ещё один круг отмерили!
- Ты знаешь, - говорила Александра Сергеевна, - я пошла на глазную операцию, чтобы скорее вернуться к серьёзной работе. И действительно, очень быстро вернулась. Но абсолютно слепая. Одного глаза лишилась напрочь, в другом – ноль-ноль… какие-то мизерные проценты. Чёрная бездна с некоторым предчувствием света. Тарелку не могла найти.
Так и жила. Научилась разговаривать с человеком, прямо глядя ему в глаза. А как (на свадьбе моего сына) меленько резала редиску! Вытвердила наизусть все маршруты и ступеньки. Смотрела на экран – и видела всё, что там происходило!.. Или подшучивала надо мной, когда мы поднимались по лестнице:
- Прости меня, конечно… ну, что ты задираешь ногу, когда ступеньки давно кончились?!
Немногие знали, что она слепа. А познакомиться хотели многие. Да как-то робели, ощущая масштаб личности. Чувствовали (пускай на физиологическом уровне) исключительность и внутреннюю силу. А может быть, то были проблемы этического (эстетического) плана. Не знаю.
Не создаю кумира, но в повседневном существовании Хохловой было нечто вечное, как будто бы из какой-то иной, неведомой нам жизни. Даже чисто бытовое, знаменитое «да» с тысячами разных оттенков – от насмешливого до трагического… Впрочем, о былой славе и «звёздности» - ни слова. Очень религиозная. Знала, почём фунта лиха, и цену хлеба.
Кулешов и Хохлова – такие же создатели кинематографа, как братья Люмьер, Мельес, Чаплин. Прямые участники истории! Творцы новой культуры! Их просто вытеснили из искусства…
Мастерство Хохловой, - писали Шкловский и Эйзенштейн (1926), - не использовано.
Мы не видим на экране её выразительных ног. Блеска глаз. Всю отчётливость работы. Не видим Хохлову в том жанре, в котором она должна работать, - в психологическом фильме…
У Хохловой на экране нет случайного. Свободная и доходящая мимика. Она – актёр чистейшей воды…
У Кулешова есть вина. Он не нашёл для Хохловой сценария. (Примечание редактора)
Сценарий появился в том же 1926-м году. Автор – Маяковский. С одноимённым героем. И «девушкой из отдела происшествий». По авторской ремарке - Хохлова. Режиссёром утверждён Кулешов, но поставить кино не дали.
Воскрешая прошлое, Александра Сергеевна как-то по-особенному улыбалась и надолго задумывалась. В тот же вечер я рассказала подробно, как на глазах моей матери замучили и убили моего отца. Коминтерновца. Двадцати семи (27!) лет.
Александра Сергеевна долго смотрела на меня своими слепыми всевидящими глазами, потом крепко-крепко обняла. Мы долго стояли. И долго гуляли, обнявшись. Она, как мужчина, сняла шляпу. Её рыжие волосы разметал ветер, раздувая их, точно костёр.
Через день отбывала. Утром, накануне отъезда, как и каждый день, неслась, - да, именно это слово, потому что бежала, зачем-то наморщив крутой белый лоб, и её вдохновенное лицо просилось на полотно, ожидая какого-нибудь большого и очень человеколюбивого художника… А я… я всего лишь искусствовед!
Нежно и трогательно, как живое существо, прижимала термос, заранее улыбаясь поварихе, что нальёт в дорогу горячего чая…
Незрячая, она отличалась какой-то логической походкой, манерами, пластикой движения, изысканной элегантностью, стилистикой свободного человека, не связанного с бытовыми условностями.
Болшевские дамы переодевались не меньше четырёх раз – мы, дескать, «звёзды». Александра Сергеевна на это плевала! Ходила в холщёвых трёхрублёвых брюках и в рыжей кофточке (под цвет пламенных волос). Была демократична не только в поведении, мыслях, но и в одежде. И в то же время аристократична!
Некоторые чтили её, другие побаивались.
Тем утром, когда в столовой наполняли термос, местная «звезда» укорила Александру Сергеевну:
- Что ж это Вы - в таком затрапезе, будто на рыбалку приехали…
Старик Утёсов повернулся разом со стулом и громко, на весь зал произнёс:
- Зато у Александры Сергеевны клюёт, а у Вас – нет!
Боже, какой восторг!..
Стоя у ворот, мы прощались:
- Позвони, пожалуйста, тотчас, как будешь в Москве. – Поцеловала меня и шаловливо шлёпнула перчаткою по забору.
|
