|
ВИКТОР НАЗАРОВ
ЗИМНИЙ ЛЕС
Посвящается Евгении Пелевиной
Длиннейшие лапы заснеженных елей,
Безлистых понурых осин частокол,
Извивы замшелой коры омертвели,-
И лес весь захвачен зимой целиком.
Напрягшийся дуб, сучья вкривь растопыря,
От плаваний долгих смертельно устав,
Застыл на опушке, объят снежной пылью,
Как старый линкор, от эскадры отстав.
Что он великан и что будто бы легче
В морозах ему каждый год увязать,
Растущий же быстро покорный олешник
Во множестве будет всегда вымерзать.
Берёзы ничуть не боятся мороза;
На север они равнодушно глядят,
Где в виде уже воплощённой угрозы
Их карлицы сёстры за ними следят.
Ни тем, ни другим не разнежиться долго
На этой унылой промозглой земле,
Где только три месяца тёплых, но волглых,
А прочие стынут во льда хрустале.
Бывает, что в день непогожего мая
Тепло упадёт на смирившийся снег,
И лес, эту ласку взахлёб принимая,
Напрасно поверит коварной весне.
А вечером солнце над лесом поникнет,
И холод медлительно, словно во сне,
В поверхность земли чуть согретой проникнет
Назло легкомысленной фее весне.
Наутро ударит пронзительный ветер,
Как будто сойдя в одночасье с ума,
И снова всё бело в весеннем рассвете,
И снова на свете – мороз и зима.
П Р О Ш Л О Е
Теперь здесь тихо, чуждо и морозно –
На улице, где я когда-то жил;
Иду, перебирая скрупулезно,
По пальцам, все, чем прежде дорожил.
Вскрывает беспристрастная проверка,
Что жил я скудно, вяло и темно,
Что черпал жизнь неряшливо, поверху,
Расплескивая ценное вино.
Что по усам текло, да не попало
На сердце пламя лет тех – эликсир, -
Мне по заслугам следует опала,
Хотя бы я несчастен был и сир.
Как в погребальном склепе, здесь морозно –
На улице, где я когда-то жил,
Где станция товарная серьезно
Вздыхает – мест окрестных старожил.
Вокруг нее моя сгустилась память,
Как дым морозный, как гудки и лязг
Вагонов, что друг к другу прилипая,
Пускались в маневровый перепляс.
Привычно по булыжнику трамваи
Гремели, как по сводчатым мостам,
И эха искаженная прямая
Обманывала слух то тут, то там.
Шагаю точно так же, как и прежде,
Когда я жил, стараясь жить легко,
Но воздух жизни стал как будто реже,
Хотя я не поднялся высоко.
* * *
Как я взойду на эшафот,
Когда пробьёт мой час,
Сдержу ли дрожь, предсмертный пот,
Мольбу безумных глаз?
Смогу ли я легко уйти,
С улыбкой на лице,
Нигде не дрогнув на пути,
Особенно – в конце.
Смогу ли жизнь свою вложить
Я в руки палачу
Бесстрастно, так, как будто жить
Я больше не хочу?
Стряхнуть бы путы пустоты
Грядущей и забыть,
Но как смириться с тем, что ты
Не будешь больше быть?
Как превозмочь мне этот бунт,
Рассудок как унять,
Что вечную ведёт борьбу
С собою за меня?
С У Х У М И
Когда-то здесь армяне, греки
Вели мануфактурный торг,
А ныне – кофе, чебуреки
Приводят нас с тобой в восторг.
Ещё – бордовые гранаты,
Сладчайший, крепкий виноград.
Отведай чёрного вина ты –
Без этикеток, без наград!
На ослепительной щебёнке
Колёса хрустки и чисты.
Заборов стрельчатых – гребёнки,
Акаций выжженных – кусты.
По левой стороне – кладбище,
По правой – зелень абрикос,
А взгляд всё время море ищет –
Всё прочее минуя вскользь.
У неба высятся каштаны,
И сердце бьётся веселей –
Они сошли, как капитаны,
Когда-то в прошлом с кораблей.
Всю эту улицу проехать –
В одну минуту, а пройти,
Когда жара тому помехой,-
Никак не более пяти.
Спешим, минуя кипарисы,
Увидеть море, наверстать,
Я – наподобие Париса,
Его Елене – ты подстать.
Последний дом среди каштанов,
Глядящий на море уже –
Баптистский дом молельный старый
Стоит ковчегом на меже.
Он разделяет две стихии:
Пучину - спящим львом у ног
И землю, где пишу стихи я –
Беспомощен и одинок.
НА МОСТУ
Запредельная гложет тревога,
Проезжаем когда по мосту,
Где под фермами тяжкими Волга
Лёд раскинула вширь на версту.
Эхо множит чудовищный грохот
Взбунтовавшихся втуне колёс,
Разглашая их яростный ропот
На предутренний лютый мороз.
Неизвестно ещё, что страшнее:
У быков клокотанье воды,
Или чуять, как прямо над нею
Громоздятся неверные льды.
Вижу: мост переломлен, как спица,
Словно выстрелом чьим-нибудь влёт,
И вагон наш подбитою птицей,
Рухнув вниз, ускользает под лёд.
Гаснет свет. Со змеиным шипеньем
Устремляется в щели вода,
Подбирается к нам постепенно,
Затопляя нас из-подо льда.
Наш вагон обречённо садится
Саркофагом пробитым на дно.
Так судьба равнодушной истицей
Совершает, чему суждено.
Если смотришь в предутреннем мраке
На открывшийся мост, весь в огнях,
То простительны тёмные страхи
В подсознанья тончайших корнях.
В пелене опасений урочных
Знаю точно, что я себе лгу,
Но поверить в надёжность и прочность
Я конструкций стальных не могу.
 |
