Мария Ходакова ТАМ, ВЫСОКО
Темно-зеленая электричка, со свистом сомкнув двери, умчалась дальше, оставив за собой ветер, пустоту и дрожание рельсов. Они оказались на пустынной платформе, раскаленной жаром июньского полдня с редкими кучевыми облаками, застывшими, словно на подставках, над веселым смешанным леском, вдоль которого тянулось узкое асфальтированное шоссе с пыльными обочинами. Высокая худая женщина в лиловой косынке, одетая, как старуха, крепко держала за руку коротко стриженную загорелую девочку в белой панамке и белом ситцевом платье в синий горошек, надставленном снизу темным посторонним материалом. Девочка смотрела на небо, словно ожидая увидеть что-то необыкновенное; женщина огляделась по сторонам и потянула девочку за собой по направлению к шоссе.
- Мам, а мы увидим, как они взлетают? А будет очень громко? А уши зажимать надо? А когда садятся? - выпалила девочка на одном дыхании, стараясь, не отнимая руки, посмотреть назад, на ту часть неба, которая осталась за спиной, над таким же приветливым леском по другую сторону платформы.
- Может быть… - рассеянно ответила женщина, думая о чем-то своем. - Как хорошо тут, тихо, воздух-то какой… - Она запрокинула длинное желтое лицо с полуприкрытыми веками, и ее сухие лиловатые губы слабо улыбнулись.
Девочка наконец вырвалась и побежала через шоссе к лесу, подпрыгивая и взмахивая руками, словно пытающаяся взлететь птица. Вслед за ней женщина свернула на параллельную шоссе лесную тропинку, отделенную от проезжей части редкими деревьями и негустым кустарником. Она едва успевала за девочкой в своих тяжелых резиновых ботах; из ее большой хозяйственной сумки торчала изогнутая полукругом ручка зонтика.
На тропинке и всюду в траве сверкали солнечные пятна, пахло древесной корой и цветущими травами; кое-где, больше на бугорках и вокруг стволов старых деревьев, уже осыпались цветы земляники. Девочка погналась за низко летящим жуком, но не поймала его. Показала ему язык; выдернула травинку, похожую на камыш, и отгрызла сладковатый кончик. «Когда вырасту, буду летчиком!» - обернулась она к догонявшей ее матери. - «Не летчиком, а летчицей, - улыбаясь, поправила та. - И до этого еще долго, тебе сегодня исполнилось только семь лет. Осенью в школу.» - «Не хочу в школу, там много детей, они меня задразнят, - девочка пнула землю мыском рыжей сандалии с дыркой на большом пальце, прорезанной специально на вырост. - То ли дело в небе… - мечтательно протянула она. - Летишь себе, куда хочешь, и никто тебе не мешает. Хочешь - в Африку, хочешь - в Америку. Или в Австралию.» - «Дурочка маленькая, - словно обиделась женщина. - Вот так и твой папочка улетел: фьють - и нету. Теперь ищи-свищи, хоть в Австралии.»
Они вышли на поляну с крупными лесными ромашками, нежными, запутавшимися в траве колокольчиками и сухим стрекотом кузнечиков. Женщина наклонилась, сорвала какую-то травку с круглыми мелкими семенами. «Кукушкины слезки, - сказала она. - Знаешь, почему так называется? Кукушка подбрасывает своих детей в чужие гнезда, а потом по ним плачет, по своим кукушатам. Когда ты родилась, моя мама, твоя бабушка, лежала с инфарктом, надо было и работать, и за ней ухаживать. Думала, отдам тебя в Дом ребенка, а через годик заберу, но ты все время так болела, что я не могла с тобой расстаться. Мне все подруги говорили: не жилица она; а ты вот какая вымахала.» Мать посмотрела на девочку с гордостью и восхищением, словно впервые видела. Девочка задрала голову к небу, в котором плыл задумчивый медленный звук самолета. «Двухмоторный, - определила она. - А что будет, если один мотор сломается?» - «На другом дотянет», - уверенно сказала мать.
Самолет исчез за верхушками деревьев, и его след, похожий на след трактора, стал неспешно таять с конца. Среди зелени посвистывали птицы, где-то в отдалении застучал дятел, но внезапно смолк. Они еще немного постояли среди высоких, матери по колено, девочке по пояс, метелок травы, вдыхая ленивое солнечное тепло. Девочка обезглавила ромашку и, шевеля губами, оборвала лепесток за лепестком. «Ну и кто же тебя любит-не-любит?» - поинтересовалась мать. - «Не скажу», - девочка скорчила хитрую гримаску. Женщина пожала плечами и с нарочито равнодушным видом отвернулась.
После получаса ходьбы девочка устала и теперь брела позади матери, поминутно наклоняясь, чтобы почесать комариный укус на лодыжке. От ногтей на загорелой коже оставались белые царапины. «Скоро уже?» - то и дело спрашивала она.
Внезапно лес расступился, дав пространство низким длинным зданиям за железной оградой и большому пустому полю, видневшемуся за ними. Слева шоссе заканчивалось площадью, на которой стоял автобус и несколько легковых машин. Ходили люди с чемоданами и без. «Аэродром!» - закричала девочка и потянула за собой мать, нечаянно схватившись за ручки коричневой сумки. - «Самолеты вон там», - свободной рукой показала женщина.
Невдалеке за оградой высилось что-то большое, округлое и длинное, блестевшее на солнце, как алюминиевая кастрюля.Присмотревшись, девочка увидела толстые крылья с насаженными на них алюминиевыми бочками, еще дальше - тяжелый и неуклюжий хвост самолета. «Это самолет?» - изумленно прошептала она. - «Наверно, «Ту-134», - ответила мать. - Смотри, вон там один идет на посадку.»
Справа из-за леса приближался свистящий рев, мешающий девочке разглядеть в горячем дрожащем воздухе силуэт пока еще не очень огромной машины. Девочка зажала уши ладонями, но шум скоро прекратился, и самолет исчез на земле за постройками.
Они сели на лавочку у стены аэропорта. Женщина достала из сумки бутылку с кипяченой водой, заткнутую винной пробкой, и полиэтиленовый пакет с бутербродами. Сначала попила девочка, потом она сама, запрокинув голову и обливаясь, чтобы не прикасаться губами к горлышку бутылки. Потом они попререкались из-за бутербродов с сыром: девочка не хотела есть. Тогда женщина развернула один бутерброд и стала есть сама, сказав ей: «Все дети как дети, только ты как Кощей».
Перед скамейкой солнце жарило пустое асфальтированное пространство, и воздух над ним местами переливался и блестел, словно водяные лужицы. «Как миражи в пустыне», - подумала девочка. Она замерла, сгорбившись, обхватив руками темные от загара и пыли коленки, чувствуя, как растворяется в сухом солнечном воздухе, в глубоком, исчерченном ласточками и самолетами небе, в бесконечном большом мире вокруг, с лесами, полями, реками, городами, морями, островами и огромными материками, и одновременно все это - неизвестное ей пока - было уже внутри нее, и об этом не знал никто, даже сидящая рядом мать.
«Не помешаю?» - спросил старик в длинной черной одежде и странной, квадратной какой-то черной шапке, с густой вьющейся черно-белой бородой и красивым золотым крестом на животе, и сел на другой конец лавочки. «Свя-щенник, - вскочив, зашептала девочка на ухо матери. - Из церкви. Мы с бабушкой ходили.»
«Как тебя зовут?» - помолчав, спросил старик, глядя на девочку прищуренными карими глазами, словно шутил. Девочка только хотела ответить, как мать встала, стряхнув крошки с колен, и со словами «извините, мы опаздываем» потащила девочку прочь. Когда они отошли на значительное расстояние, женщина сказала: «Я боялась, что он спросит, крещена ли ты. Ведь ты у меня некрещеная.» - «Какая разница, - удивилась девочка, - ведь Богу все равно, если человек хороший. А плохой - и крещеный будет плохой.» - « Это тебе бабушка сказала, - без вопросительной интонации произнесла мать. - Никто не знает, есть ли Бог. И вообще, не бывает хороших людей. И плохих тоже. Люди всякие.» - «Нет, - возразила девочка. - Я хорошая. И ты хорошая. И бабушка. И…» - она хотела еще что-то сказать, но передумала.
Обратно они шли по лесу не останавливаясь, чтобы успеть на трехчасовую электричку. Девочка всю дорогу молчала, женщина наклонилась и попробовала виском ее лоб: «Что-то ты скучная. Не перегрелась на солнце? И как тебе мой подарок? Понравился? Кто знает, когда ты еще увидишь их так близко, на аэродроме…»
Девочка подняла глаза и внимательно посмотрела на мать. «Знаешь, на земле они совсем не такие интересные, как там, высоко. Когда я стану летчицей, я полечу еще выше и посмотрю, есть ли Бог. Наверно, просто туда никто не долетал, поэтому и не знает. А я точно узнаю.» Она уже шла, подскакивая, перепрыгивая через выступающие на тропинке корни деревьев, и мать снова едва успевала за ней в своих бесполезных резиновых ботах, с так и не пригодившимся зонтиком, серая пластмассовая ручка которого торчала из ее сумки изогнутым вопросительным знаком.
Ноябрь 2003 г.
|
