Елена Рабинович
ОСЕНЬ В ГРУЗИИ
«Осенняя пора, очей очарованье»
Пушкин
Осень. Конец октября. Мы с мужем в отпуске у родителей. Тбилиси. Осенний город прекрасен, как всегда, как зимой, весной, летом. Обветшалые дома в солнечном свете не кажутся запущенными. В них сохраняется обаяние и театральность. Сожаления как-то не уместны.
Проспект Руставели наряден и праздничен. Все на своих местах. Оперный театр, Верхний Александровский садик, театр Руставели, Воронцовский дворец, любимый художественный салон. Я навещаю его почти ежедневно. Любуюсь картинами, грузинской коричневой керамикой, изделиями из мельхиора. На стенах разместились декоративные кинжалы, сабли. Ножны украшены филигранью и натуральными полудрагоценными камнями. На стеллажах рога, вернее роги, тоже в мельхиоровом обрамлении. Их можно подвешивать на цепочках, как любят на востоке. Ковры и оружие, ковры и роги. Старинное оружие в серебре встречается изредка в старинных домах или музее. В салоне его нет. Грузинские ювелиры любят гагат и перламутр, реже бирюзу и жемчуг. Я тоже люблю гагат и перламутр. Присматриваю для себя крупные украшения. Люблю кольца, размером с фалангу, серьги – длинные капли гагата или овальные – перламутр с розами. Выполняю заказы московских подруг и коллег. Люблю покупать в салоне хоть что-нибудь. Изделия недорогие, не серебро, не золото, доступно.
Прогуливаясь, незаметно для себя оказываюсь на площади Ленина, в конце проспекта. Заглядываю в музей. Здороваюсь с Н.Пиросмани и Л.Гудиашвили. Перехожу подземным переходом, на другую сторону, забегаю в ювелирный магазин, прохожу мимо универмага, метро. Во дворе, в его глубине приютился Русский драматический театр. Если есть билеты, покупаю. Прохожу мимо дома Правительства, почтамта, приближаюсь к магазину Лагидзе. Непременно пью воду со сливочным сиропом, лучше двойным, или тархуновую, зеленую. В подвальчик, где угощают хачапури, не захожу. Домашние вкуснее, да и следует отдохнуть перед непременными визитами к родным и друзьям, оканчивающимися накрытыми столами. Заглядываю в винный магазин. Киндзмараули, Ахашени, Хванчкара ждут нас с мужем. Всегда покупаем ящик для московских друзей и родных.
Книжный магазин, магазин тканей, подземный переход и домой. Прогулки в правую от дома сторону проспекта люблю меньше, но все же добираюсь до нового здания филармонии, далее университета. Обратная дорога. У здания ИМЭЛа, института марксизма-ленинизма, построенного по проекту архитектора Щусева в 1938 году, задираю голову. Сталин на месте. Это его единственное присутственное место в Тбилиси. Барельеф сохранился. Внизу на ступенях, с начала Горбачевской перестройки, расположились художники. Настоящий вернисаж, обширный и разнообразный, на набережной Куры, в сквере. Написала вернисаж и вспомнила, как шестилетняя крестница мужа светским голосом рассказывала:
- Мы вчера были на вернем саже. На этом вернем саже я видела красивых кошечек.
Так вот, если позволят деньги, на вернем саже куплю длинношеих, как у Модильяни, юношу и девушку. Двойной портрет, плоский и выразительный. Виды Тбилиси явлены в разнообразии. Горгосал, Метехский храм, Мтацминда. Горгосал и Метехский храм как бы продолжают скалистый берег Куры. На Мтацминду поднимаемся с мужем на фуникулере, а спускаемся с помощью канатки. Со смотровой площадки любуемся городом. Находим проспект Руставели, проспект Плеханова. Город разместился меж гор, протянулся вдоль Куры. Новые районы не хороши. Черемушки в миниатюре. Проспект Плеханова красив, но мне он не родной. Там отмечаюсь для порядка.
Культурная программа в Тбилиси начинается с Оперного театра. Это оперы «Даиси», «Абесалом и Этери» Захария Палиашвили. Если театр Руставели не на гастролях, то смотрю «Кавказский меловой круг» или «Мамашу Кураж» Бертольда Брехта. Непременно хожу в консерваторию, где концертирует наша подруга Этери, по-домашнему Тука, жена близкого друга мужа Анри. Их дом - наш дорогой приют, особенно по вечерам. В Тбилиси, как и в Москве, еще мало видеомагнитофонов. Дом Туки и Анри собирает знакомых и незнакомых людей. Народ сидит на полу, диванах, стульях, креслах. У Анри много кассет. Мы смотрим Оскаровский фильм Миклоша Формана «Пролетая над гнездом кукушки». Восхищаемся Джеком Николсоном. Из наших актеров на таком же недостижимом уровне только Иннокентий Смоктуновский, как мне кажется. Анри больше любит фильм «Почтальон стучится дважды». Той осенью мы восторгались Лайзой Минелли, Фей Данавей. Их концерты тоже записаны на кассеты.
Квартира друзей рядом с нашим домом. Нужно лишь подняться повыше от Куры по улочке между почтамтом и школой. Я с остановками взбираюсь на пятый этаж капитального дома. В гостиной стоит рояль, красивая мебель, старинная люстра, украшенная почерневшими металлическими листьями и цветными (эмаль?) птичками. Югославская стенка содержит старинный хрусталь с серебром, сервиз, купленный во время нашей поездки в Эстонию. На стенах две картины Гудиашвили – подарок Тукиной бабушке от двоюродного брата – знаменитого художника. В комнате сына в шкафах под номерами стоят модели машин, выпущенных с момента их появления в мире. Мы всегда посмеивались над страстью друга. Он рыскал в Москве по комиссионным магазинам, навещал по списку московских спекулянтов, менялся с коллекционерами машинок, выискивая недостающие экземпляры. Машинки, в количестве, приближенном к тысячи, располагаясь в шкафу в идеальном порядке, составляли впечатляющую коллекцию. Я больше никогда не смеялась и не подшучивала над другом. Таких собраний в стране мало. Вместе с другом мы оплакивали коллекцию и дом, когда прямым попаданием снаряда была уничтожена квартира, обитель друзей и наш любимый приют в городе. Анри не смог пережить потери. Семья теснилась несколько лет в двух крошечных номерах гостиницы «Иверия». Там вырос его сын. Анри не увидел сына взрослым, очень красивым юношей. Давид как бы сошел со страниц «Витязя в тигровой шкуре». Он походил на молодых мужчин персидских миниатюр. Я равнодушна к мужской красоте. Главное, чтобы лицо было ярко индивидуальным, а в глазах светилась мысль. Но Давид прекрасен, как Давид Микельанжело во Флоренции. Он высок, голубоглаз, русоволос. Плечи и талия составляют равнобедренный треугольник. У юноши открылся певческий голос.
Тука, в силу своего характера, пережила утрату легче. Она по-прежнему концертирует в консерватории. У нее феноменальный слух и музыкальная память. Никогда не капризничает и играет все, что просят, подбирая мгновенно новые мелодии. Она играет Второй концерт Рахманинова, который по силам не всем музыкантам – мужчинам. Но больше всего люблю, вернее любила ее концерты в музее Елены Ахвледиани. Рояль в уютном домашнем зале ,картины художницы, сухие цветы в вазах, злаки, связки перцев, лука. Возможно, на рояле Елены играл Святослав Рихтер, аккомпанируя жене и певице Нине Дорлиак. Их портреты есть в музее художницы и коллекции Рихтера.
Продолжая, осуществлять культурную программу, посещала филармонию. Слушала Ларису Долину, Лайму Вайкуле. В Москве старалась попасть на концерты Нани Брегвадзе, Бубы Кикабидзе.
Когда дочка была маленькой, мы непременно заглядывали в зоопарк и цирк. Тбилисский зоопарк меньше, но красивей московского. Звери живут свободнее в больших вольерах. Цирк на холме. К нему ведет длинная лестница. Ее преодолеть не просто, но цирк всегда цирк, как «праздник, который всегда с тобой.» Люблю его запах, арену, засыпанную опилками, или покрытую ковром. Люблю в антракте наблюдать за возведением клеток, если будут тигры, за установкой и натягиванием страховочных сетей (батута?) для воздушных гимнастов. Люблю клоунов, их шутки, неизменно вызывающие смех у зрителей, особенно детей.
_____________________________________
Нико, друг мужа, именуемый Колей, давно приглашал нас в деревню, где у его семьи дом. Дом в Кахетии. Наконец, мы решились. Экипаж состоял из друга с семьей и нас. Две очаровательные дочки щебетали по-грузински. Старшая, разговаривая со мной, переходила на русский. Младшая еще не знала русского. Они не капризничали в пути, ничего не выпрашивали, ни воду, ни конфеты, ни еду. Не жаловались на тесноту.
Дорога пролегала по пригородам Тбилиси. Шоссе проходило по живописным уголкам Грузии. Холмы то приближались, то удалялись. Вдоль дороги росли невысокие деревца, похожие на акацию, кустарники с осенними листьями. Трава была сухой и желтой. В Грузии трава выгорает уже в конце июня. Свежую зелень, как в Подмосковье можно увидеть только весной. По дороге делали остановки у обожаемых мною сельских магазинов. В них можно увидеть порой неожиданные вещи. Еда соседствует с предметами быта. Много всевозможных мангалов, чугунков, толстостенных чугунных емкостей для приготовления плова на открытом воздухе. Они подобны тазам с невысокими бортиками и широкими днищами. Много чугунных сковородок различного размера. На полке уместились кастрюли комплект из трех, выстроенных в ряд. Под ними надпись: «Гаструл, гаструлка и гаструлчик». Такое бывает только на Кавказе. Отсмеявшись, переходим к другим отделам. Уйма ситцевого постельного белья. В Москве оно дефицит. Покупаю два пододеяльника в розовый цветочек. Ухожу, возвращаюсь. Докупаю шесть наволочек, еще два пододеяльника, голубой горошек. Горошек, постельное белье, полотенца – моя слабость. Покупаем горячий хлеб – пури и сочные груши. Хлеб разрываем на части прямо у магазина. Он с хрустящей поджаренной корочкой. На второй день есть его невозможно, только после того, как сбрызнешь водой и погреешь на сковородке под крышкой. Груши моем у колонки. Сок течет по рукам, подбородкам. Умываемся. Едем дальше.
Дорога медленно поднималась в горы и, наконец, привела в село Нукриани. Село в несколько домов, кирпичных, капитальных. Дом Колиных родных – самая высокая точка, вершина горы. Дети понеслись здороваться, мы тоже. В горах прохладнее, чем в Тбилиси. Чувствуется приближение зимы. В садике, спускающемся уступами, очень старая женщина стирает старые одежды. Намыливает их серым хозяйственным мылом, трет на стиральной доске. У нас когда-то тоже была такая волнистая доска. Оказывается они еще в ходу. Руки женщины покраснели, но она не замечает этого. Привыкла. Не добавляет в воду кипяток. Она вытирает руки фартуком, нежно обнимает меня, прижимая к худенькому телу. Что-то говорит по грузински. Скоро девяносто, но, она деятельна, подвижна.
Не менее старый человек, дедушка и прадедушка, уводит нас показывать хозяйство. Девочки остаются в садике, пощипывая с кустов и деревьев остатки плодов. На плоском кусочке горы располагаются курятник, индюшатник, крольчатник, загон для кабанчика, коза и овин для десятка овец.
Внутри загородки разгуливают индюшки и индюки. Они недовольно клокочут и брезгливо разглядывают меня, побеспокоившую их сиятельства. Куры не обращают внимания на людей, лишь пестрый петух косит темным глазом. Козу держат для детей.
Подле дома родителей Коли, совсем нового, и старенького домика поменьше, обители стариков, не желающих покидать ее и поселиться с сыном и невесткой, разожжен огонь. Молодой, уже подготовленный для жарки, барашек ждет, когда прогорят угли. Отец, сын, внук, соседские мужчины, кое-кто из них родственники стариков, усаживаются на табуреты возле костра.
Мужчины беседуют. Беседа протекает под опробование чачи, приготовленной на зиму в каждой семье. Надлежит опробовать с десяток бутылок. Закусывают соленым домашним овечьим сыром. У него, как и у чачи, разные изготовители.
Женщины хлопочут в доме. Они жарят хачапури, чады, варят кур, трут орехи, чеснок, готовят что-то вкусное, накрывают сдвинутые столы. Здесь помогают соседки.
Дети тащат меня на чердак. Он чист и огромен. Полы деревянные. Уже приближаясь по лестнице к двери, принюхиваюсь к запахам, впитываю их. Чердак – царство запахов. Под крышей на крюках в деревянной балке висят, подсыхая, виноградные грозди. Связки хурмы, припудренные белым, не мукой ли, чтобы не слипались друг с другом, ждут своего часа. Гирлянды сухих, тонко нарезанных яблок, соседствуют с гирляндами чернослива и груш. На деревянных неокрашенных столах, лежат рядами гранаты, свежие груши, корольки и яблоки. Зимние сорта яблок покоятся в ящиках, пересыпанные стружкой. Вдоль двухскатных стен, тоже на крюках висят косы из лука, чеснока, связки красного острого перца. Подвешены для сушки всевозможные травы: петрушка, сельдерей, киндза, укроп, мята, тархун, реган, цветы шафрана- желтый цветок для придания цвета и аромата сациви. Корзины на полу полны грецких орехов, вылущенной из початков кукурузы. Грецкие орехи – необходимый компонент грузинской кухни. Тонкошкурые орехи, легко ломаются, стиснутые по два в кулаке. Один орех колет другой. Забыла пшат. Пшат – плод дерева, не растущего в cредней полосе. Его кожура – сухая, красно-коричневая и хрупкая. Мякоть напоминает видом и ощущением вату, в которой угнездилась продолговатая косточка. Пшат, как семечки, устаешь грызть и трудно отказаться. Чердачные запахи дурманят, рот наполняется слюной. Девочки угостили меня уже готовыми чурчхелами, которые я даже не заметила, потрясенная увиденным изобилием. Покидаем мир сногсшибательных ароматов.
Мы спустились вниз. Столы уже накрыли, а мужчины во дворе поджарили барашка Родные, соседи и мы разместились за столами. На столе теснились соленья: джонджоли с луком и подсолнечным маслом, зеленые помидоры, надсеченные, фаршированные чесноком, красным перцем и сельдереем, мелкие огурчики, цветная и гурийская капуста, зеленый перец и чеснок.
Они соседствовали с хачапури, сациви, отварной курицей, солеными домашними сырами, гоми (кукурузная каша). Гоми едят с сациви. Каша пропитывается ореховой подливой и можно обойтись без хлеба.
Застолье началось с избрания тамады. Традиционная последовательность тостов не меняется в городской, деревенской, артистической, дипломатической компаниях. Поднимают бокалы за родителей, живых и нет, братьев и сестер, присутствующих за столом или отсутствующих, детей, внуков, друзей, персональные тосты. Их передают – алаверды – сидящим за столом мужчинам. В доме друга старались, чтобы уважить меня, говорить по-русски. Пили молодое домашнее вино. Потом стол захватило пение. Поразительная грузинская многоголосица. Лица помягчели и наполнились нежностью. Огрубевшие от солнца, ветра, снега, непогоды лица светились изнутри, объединенные музыкой.
Пурмарили[1] затянулось. Возлияние тоже. Я посматривала на мужа, который отвык в Москве от традиционных грузинских вечеров. Похоже, он наклюкался, назюзюкался, надрался, попросту напился и потерял контроль. Его клонило ко сну. За окнами потемнело, похолодало, и горы поглотил туман.
Наконец, гости разошлись, отведав предварительно барашка. Детей, стариков и нас, отправили спать. Сами же занялись уборкой. Долго гремела посуда, слышались приглушенные голоса. Муж вертелся и сопел во сне. Я же, полная впечатлений, складывала их на время, чтобы извлечь из памяти, когда понадобятся.
Утро было замечательным. Солнце высушило туман, и осветило Алазанскую долину. Я замерла, потрясенная открывшейся красотой. «В багрец и золото одетые леса» лежали в низине и теснились по горам, взбегая до верхушек. Тени от горных вершин перемежались с сияющим на солнце золотом листвы. Кое-где зеленели ели, оттеняя красное, вишневое и почти фиолетовое свечение кустарников и деревьев. Здесь уместна поэзия.
Друг позвал завтракать. Муж поправлял здоровье повсеместно известным способом. Коля хотел показать нам живописную дорогу и город Телави, лежащий в долине и известный многим из фильма «Мимино».
Горная дорога привела к поляне. Нарядные деревья раздвинулись и открыли прелестную маленькую церковь с голубыми маковками, золочеными крестами, вонзающимися в небо, и белоснежными стенами.
Церковь была закрыта, но смотритель – милая, худощавая, чисто одетая женщина в светлом ситцевом платочке, любимый мелкий черный горошек составлял его узор, открыла двери. Русская православная церковь в грузинской глубинке, затерянная в горах!? Женщина говорила на чистейшем, без тени акцента, языке, не примешивая грузинские слова к русской речи. По воскресеньям на службу приезжал батюшка и русские прихожане из разбросанных по долине городков.
Каменный пол церкви покрывали свежие домотканые дорожки. Свет вливался через окна, заставляя сиять оклады скромного иконостаса и нескольких икон. Пахло свечами и, может быть, ладаном. Шум наших шагов отражался от стен и наполнял тихую церковь звуками. За окнами пели птицы незнакомыми голосами.В высоком небе проплывали редкие облака. Хотелось остаться в этом уголке земли навсегда… Мы попрощались и поехали дальше. Муж уснул. Остальные окунулись в осенние краски, спускаясь, все ниже и ниже. Друг приготовил мне еще один подарок – небольшой, замечательный музей грузинской актрисы – Нато Вачнадзе. Родовое княжеское имение, где родилась княжна Нато, грузинская красавица и знаменитая актриса, Нато Андроникашвили. Муж сделал напрасную попытку выбраться из машины. Он снова мгновенно уснул. Мы вошли в дом. Мебель, картины, утварь, все сохранилось и пополнилось фотографиями, портретами Нато, ее мужа, тоже князя, Вачнадзе, портретами детей. Разрешалось посидеть на стульях Нато, деревянных диванчиках, потрогать белые скатерти с вышивкой, поглядеться в зеркало, расположившееся в простенке между окнами. Приветливая хранительница музея показывала все в доме, дворе. Хозяйственные постройки, травяную полянку двора. Дом взяли в окружение редкой красоты деревья, негустой лес. Осенняя паутина связала огненно красные и желтые листья. Кое-где летала в воздухе, подхваченная воздушными потоками.
– Теперь едем в Телави, – сказал Коля и повел жену и меня к машине.
Мужа в ней не оказалось. Мы нашли его в подсобке музея. Он опять спал в окружении метел и веников. Открыл глаза, вполне осмысленным оком, взглянул на нас. Он выздоравливал.
Телави оказался небольшим городом. Люди занимались, что явствует из его названия, главным образом, виноделием. Магазинчики, дом культуры, горком партии, как всегда с колоннами, аптека, сапожная мастерская.
В глубине огражденного двора расположился каменный дом с голубыми ставнями и большой деревянной верандой. Нас встретили объятиями и поцелуями незнакомые люди, родственники друга. На веранде немедленно возник накрытый стол. Фрукты, вино, хлеб, сыр. Тосты, улыбающиеся люди. Осенний сад украшали яблоки и хурма, оставленные на деревьях. На веранде, засыпанной яркими листьями стояли корзины с фруктами, орехами. На стенах дома висели гирлянды красного острого перца.
Осенний день короток. Мы засобирались. Нужно было ехать за детьми и в Тбилиси. Машина потяжелела. Багажник наполнился вином, плодами. Я не отрывалась от окна, боясь упустить хоть что-нибудь из ускользающей красоты. Трогательное прощание со стариками. Опять поцелуи сухих губ. Последний взгляд на темнеющую долину, и дорога повела домой. В машине тепло и тесно. Девочки сыты, напились козьего молока. Наигрались с кроликами. Мы, учим меня правильно произносить грузинскую присказку: «Лягушка квакает в болоте» – «Бакаки цхалши кикинэбс». Я произношу ее неправильно, вызывая радостный смех детей. Потом поем «Сулико», «Тбилисо», «Данама».
Вот и Тбилиси. Наш маленький дом на скале. Родители мужа высматривают нас с галереи. Прощаемся с другом и его семьей. Два дня в Кахетии, в Алазанской долине оказались прекрасным воспоминанием.
Горное село, белая церковь с голубыми куполами среди осенней природы, музей – вижу их удаленными временем и пространством, как у Тарковского в «Солярисе».
[1] Пурмарили (груз.) – дословно, хлеб-соль, – застолье.
|
