Сергей Семёнов
Триста метров
В Дубне, у набережной Волги, полыхала сирень. Дружелюбный ветер бережно качал невозможную зелень, а между небом и водой плыла белая точка, которая бесшумно разрасталась, превращаясь в трехпалубный корабль "Глеб Кржижановский", спешащий к Москве. Сизов запоминал это великолепие на будущее. Рядом, в Доме совещаний, бурлила Международная конференция по истории атомного проекта. Пришло время кое-что рассекретить, и люди противоположных полушарий, старавшиеся перегнать, перехитрить, перепугать друг друга, вежливо об этом рассказывали. Встречаясь на заседаниях и кофе-брейках, простите, на перерывах для принятия кофе, они даже не замечали своего безразличия, и только токи, шедшие от общей юности, иногда согревали их. Впрочем, с западной стороны историков науки было больше, чем ядерщиков.
Среди первых, Сизов без особого удивления увидел своего однокурсника, Пашу Механика. На занятиях по научному коммунизму Паша производил слегка ошарашивающее впечатление своими рассказами, как он работал электриком на заводе и проникся интересом рабочего класса, и посему ему совершенно наплевать на мнение, по его выражению, "интелигентствующих молодчиков". Сейчас в Штатах Паша не без успеха развивал тему про то, как душили науку при тоталитаризме. Когда Сизов поступил на факультет, уже были взорваны все первые советские водородные заряды, интерес тихонько смещался к физике частиц, так что он недолго размышлял при выборе направления. Трудился он в некогда весьма таинственном Центре. Лет десять назад в автобусе командированные застенчиво спрашивали у бабушек:
- Как доехать до кинотеатра "Восход"?
А те важно отвечали:
- А, это у института, где бомбы атомные делают.
Сюда его пригласили поучаствовать в культурной программе, прочесть пару смешных, с точки зрения теоретиков, текстов между двумя песнями. Очень тепло была встречена фраза о том, что Лифшиц не читал Ландау и Лифшица, а то бы знал, что состояние хаоса не зависит от выбора системы. Теперь у реки можно было подумать о текущих делах. А в столице нужно было досчитать вероятность рассеяния солнечных нейтрино и непременно позвонить Люде, с которой давно договорились пойти на выставку десятки. Нельзя сказать, чтобы Сизов разделял ее мимолетное увлечение гиперреализмом. Ему больше нравилось, когда она рисовала утренний свет, туман, неясный силуэт в распахнутом окне. Кроме того, пора отметиться в Отделе биомолекулярных исследований, обсудить спектры поглощения противораковых антибиотиков, а в среду увидеться с Ларисой. Как-то ему на глаза попалась рецензия на балетный спектакль: "Ломкая, нервная графика рук, певучая протяженность линий, воздушные, полетные движения " - об этом он всегда вспоминал, когда слушал ее стихи. Ну и как обычно невзначай появилась Катенька с сообщением, что ее крутой муж улетел сочинять протокол о намерениях, так что можно будет встретиться без протокола. И опять ее совсем не волновало, что в институте трансплантологии с нетерпением ждут расчетов завихренности кровотока в клапанах искусственного сердца. А ведь еще надо было понять, как происходит процесс старения на языке квантовой биохимии и попытаться найти Каролину. Каролина - это пляжное имя, как ее зовут на самом деле, он не знал. Они познакомились в Серебряном Бору. Загадочная, опустошенная, по-видимому, театральная актриса загорала у самой воды, не замечая никого, кроме устремленного на нее солнца. Когда он предложил ей свежий номер "Нашего современника", она, перелистав, открыла записки Татьяны Дорониной и погрузилась в чтение, изогнувшись в немыслимо влекущей, вкрадчивой позе.
- Вы очень грациозно читаете, - сказал Сизов, и, кажется, комплимент достиг цели. И сейчас, вновь стоя на песчаном берегу, он понял, что всё, скорее всего, не успеет, и что надо выбирать, и что выбирать не хочется. «Наверное, только такие противоречия и останутся при коммунизме», - подумал Сизов и вернулся в конференц-зал.
Уже поднимаясь на второй этаж, он обратил внимание на голос из динамика. Глуховатый, даже надтреснутый, и вместе с тем молодой, он удивлял неожиданной для данного собрания музыкальностью фраз. У микрофона стояла невысокая женщина, несколько сутулая, и все же, очень прямая, ее стальные волосы, казалось, развевались на тревожных ветрах. Выступала Лидия Сохнина с комбината "Маяк".
Наша первая бомба была из плутония, как, впрочем, и американская. Разделять уран было слишком долго, чтобы успеть, а плутоний копился сам по себе в атомных реакторах. К тому же блестяще сработала разведка, так что удалось порадовать друзей-союзников ко Дню благодарения. Из реактора плутоний добывали химическим способом, голыми руками, по ходу выяснилось, что это, кроме прочего, сильнодействующий яд. Лидия Петровна говорила о давлении смеси в установке, о приказе Родины, читала стихи своей подруги, написанные в больнице, рассказывала о большой роли науки.
- В любое время дня, - продолжала она, - мы могли обратиться за советом и разъяснениями к самым квалифицированным специалистам. Наши выдающиеся ученые, академики Бардин, Спицин, Бочвар жили в бараке, который находился всего в трехстах метрах от цехов, где шло вреднейшее производство.
Доклад был встречен аплодисментами.
|
