Елена Гордеева
Высказывания с довесками
От автора.
Уважаемая составительница нынешнего, капельку юбилейного – двадцать пятого,клубного Альманаха причислила меня к прозаикам, а я как раз решила послать ей непрозаические тексты. Однако и не поэтические. Всегда мне была свойственна некоторая межеумочность в вопросах жанра. Не смея называть нижеследующие опыты стихотворениями, я нашла выход: буду называть их скромненько – творениями. Дать циклу более замысловатое заглавие, например, «Высказывания с пээсками» помешало то, что не все приписки оснащены латинскими буквами P и S, некоторые просто отделены интервалами. В последнем творении доля шутки не слишком велика, в нём декларируется моё неумение держаться в рамках жанра. Итак – высказывания с довесками.
Порция первая. Станции московского метро
1. Поездка в Тёплый Стан
Стою. Они сидят. Из шестерых аж трое
славянской внешности: бабуля в кудельках,
жующая блондинка и очкарик,
уткнутый в электронную читалку.
Три девицы
восточные, над коими стою я,
седины игнорируют мои.
В окне седое реет отраженье.
Куда несёмся мы? И кто спасёт Россию?
На весь вагон – ни одного семита.
Сентябрь 2011
2. Поездка к внучкам
Купивши булки по кусачим ценам
без скидки в социальном магазине,
я выхожу и слышу звон церковный.
Серебряные купола
торчат над невысоким домом.
Бросаю взгляд на них, на колокольню,
на облака и – ухаю в метро.
Полянка. До Алтуфьева пилить.
Октябрь 2011
3. Между "Преображенской" и "Университетом"
Памяти А. Леканта
Был он неглуп, остроумен и звался Андреем. Имя сие означает "мужчина".
Он нравился мне,
но не так, чтоб влюбиться.
Нравился так, чтоб не быть ни распущенной, ни, упаси бог, смешной.
Не краснея,
мы с ним играли словами, поскольку любили слова.
Он был талантлив и внешне приятен. К тому же
в вузе учился моём, на моём факультете. Только на лет этак десять позднее.
Нет, даже двенадцать – на столько моложе
был он. И умер.
Жизни земной его было полвека. Про смерть говорили с печалью:
наверное спился...
Пил он охотно и часто. Жену неудачную выбрал, и в гости
он приходил без жены.
Впрочем, наши словесные игры
происходили ещё
раньше женитьбы его.
Осенью мягкой в ночное метро мы ввалились.
Правую руку при входе ушиб он.
А может, её оцарапал – не вспомню.
Травму свою предъявив, он захныкал картинно, ища состраданья.
Я стала гладить рукав его и говорила
доброе что-то. На пальцы подула
и подпихнула его к турникету – всё так, будто не был он дядькою сильно поддатым.
Чуть впереди нас шли дети мои и мой муж. И как раз оглянулись.
Младшая дочь, уточняя, спросила потом, на платформе:
– Ты пожалела его и подула на палец?
– Да, – говорю, – пожалела, подула, а что?
– Ничего. Интересно...
Ещё там стояли
и поезда ждали приятели наши, не пятеро было нас – больше
тех, кто ушли из гостей поздним вечером в тёплую осень.
И кто-то был должен
ехать с Андреем домой. Так что души спокойны
были у нас за него.
Не могу больше писать полупрозой, перехожу на абсолютную прозу. В тот вечер мы не играли словами, потому что речь шла о его недавнем крещении. Я не очень уверенно го-ворила, что это всего лишь обряд – пустота по сравнению с верой. Он, ещё трезвый, не поправлял: дескать, таинство, а не просто обряд. Видел, что разницу я не пойму. Или и сам не считал это важным.
Из наших речей выходило, что крестился он так, на всякий случай. Я могла бы уличить, сказать: из суеверия, стало быть. Но вместо этого признала, что мне легко рассу-ждать, меня крестили в младенчестве по настоянию маминой мамы. "Во-о-от!" – произнёс Андрей, и мы выпили за наши крещёные души.
Думаю, это была последняя моя с ним встреча. Как разошлись тогда в метро (мы, чтобы ехать на "Университет", они – чтоб в сторону "Преображенской"), так больше не виделись, многие годы... Он умер в конце мая, на исходе весны. Муж мой, вернувшись после похорон, сообщил мне о смерти Андрея. Его не отпевали.
Встретимся ли мы после моей смерти? Я продолжаю думать, что вера важней ритуалов. В загробную жизнь я не верю. Мы не встретимся. И я не спрошу его снова: "Неужели ты правда считаешь, что церковные обряды имеют большее значение, чем человеческая порядочность?"
И память, конечно,
Память людей друг о друге.
Андрей был приятелем мужу, а мне – лишь знакомцем.
Талантливым умным знакомцем.
Я буду помнить его.
Апрель 2012.
Порция вторая. Пять высказываний о московской зиме
1. Грозное
Ноябрь. Темно. И холодно.
И муха
восторженно под лампами кружит.
А если сядет возле батареи,
её поймать я норовлю. Куда там!
Взлетает прыткая. И я тогда с досадой
цитирую ей Александра Блока.
"Ужо постой!" – так мухе говорю.
2. Справедливое
Декабрь светлее ноября. И в странах,
где церковь календарь григорианский
смиренно приняла, бывает
уютный зимний праздник – Рождество.
И Новый год в тех не спесивых странах
приходит не в разгар поста, а после.
И там и тут есть граждане, которым
чужда идея богочеловека.
Не меньше христиан они обычно
хотят морозов лёгких,
мягких хлопьев белых –
чтоб не было ни слякоти, ни стужи.
3. Сварливое
Январь...
Каникулы, крещенские морозы,
студенческих экзаменов пора.
Светлеет скупо – в день по чайной ложке.
По мне так тусклый месяц. Даже снега
Не всякий год бывает сколько хочешь.
4. Капризное
Февраль.
Достать чернил – проблема.
Записывать в компьютер не люблю.
Передо мной семь шариковых ручек.
Есть гелевая. Есть и карандаш.
Навзрыд писать всем этим невозможно,
поэтому рассудочно пишу:
"Февраль... Какая мерзкая погода..."
5. Объективное
А вот и март.
В сугробах тёмно-чёрных
виднеются серебряные плеши.
Порою солнце греет,
и какашек
собачьих
тьма вылазит из-под снега.
P. S.
Ну а коты в моём дворе орут в апреле.
Ноябрь 2011 – март 2012
Порция третья. Пять "Г" и одно "К"
Фаина Гримберг чётко изложила
то, что когда-то снежною зимою
при свете бледных фонарей московских
поведал с увлечением ей Герман, товарищ общий наш.
И что сказал ей муж – Андрей Гаврилин
(Гаврилин этот – умный человек)
про Клавдия и Гамлета-отца.
Задумалась я крепко, прочитавши
в стихах Фаины о делах, делишках и преступленьях гамлетова дяди.
(Предубежденье или что другое
мне помешало раньше поразмыслить?
Валентин,
так Германа зовут, со мною тоже
беседовал об этом.
Только летом.)
Нет, думаю я, "быть или не быть?" совсем не значит – мстить или не надо?
И умереть принц Датский не мечтал. Ведь он про смерть преловко рассуждает.
И так цветисто! А самоубийцы
не рефлектируют – ни в рифму, ни стихом,
свободным от неё, сугробно-белым.
(Есенин, Маяковский сообщали не о сомненьях – об отсутствии сомнений.)
Итак. Про что в бессмертном монологе устами принца бедного
(Фаина
его упорно бедным называет)
сказал Шекспир, не менее бессмертный?
Слабó мне толкование представить
семь тысяч сто восьмое? Не слабо.
Элементарно, братцы!
Свершать поступки или созерцать?
Боюсь, что к созерцанью нет возврата.
Судьбе угодно, чтобы я, злосчастный,
стал костоправом для своей эпохи.
Не для своей страны, не для державы
условно-Датской, а для всей Европы,
как минимум.
(Вест-Индия – пока что не плацдарм.
Восток самодостаточен. Дремучи
должны быть африканцы. И на карте
Австралия ещё не появилась.)
Я создан БЫТЬ. Но кроме бытия
(вот в чём она – загвоздка!),
нас утомляет быт. И жизнь течёт своя –
подробная, с изменами, с коварством,
с убийством брата старшего, родного.
Сын убиенного и, стало быть, племянник
убившего,
рождён я просвещать, а не бороться
за честь свою и жизнь.
За честь и жизнь...
Расстаться с жизнью – было бы решеньем...
Или подгонкой подлой под ответ?
Важнее жизни – честь. И так сложилось,
что рифма к "чести" – слово "месть" – девизом
моим становится. И, отомстив,
я не смогу вернуться к книгочейству...
Как хотелось
мне просветителем для юношества быть!
Жить в Виттенберге,
долго и со страстью
учиться, а потом преподавать.
Не сбудется. Наверно королевство
на мне повиснет гирею. Но это
не главное.
Да! Скучен, душен, глуп Макиавелли!
Политику вовеки не дано
проникнуться высокою культурой.
А не проникнутый – кому он на фиг нужен?
Какой из интригана просветитель?
А не интриговать король не может.
И всё ж не потому я не сумею
вернуться на любимую стезю.
На роль правителя сгодился бы Лаэрт:
отдать ему бразды, и я свободен.
Свободен... якобы. Свободен – только внешне.
Но почему? Кто скажет – почему?
Когдá ещё родится Достоевский,
чтоб дать ответ.
Нет, версию ответа.
Ответов однозначных не бывает.
P. S.
Теперь спросите: как же насчитала
я для заглавия пять "гэ" заглавных?
А вот, смотрите: Гримберг – это раз.
За ней Гаврилин – два.
За ними третий – Герман.
Четвёртый – Гамлет, пятая же я.
Меня зовут Гордеева Елена.
Я знаю, знаю (кто ж того не знает?):
в английском Гамлет – с буквой "эйч",
а Клавдий
имеет "си" в начале, а не "кей".
И что с того? Ведь я пишу по-русски.
2013
Порция четвёртая. Г.Е. и Е.Г.
Я не поэт, и в том моя свобода...
Г.Е.Куртик
Я не поэт, и в том моя отрада.
Какую рифму взять? Возьму "не надо".
Не надо загонять меня в методы
и жанры. Я надеюсь, годы
совсем недолгие пройдут, и вот
меня похожий на меня поймёт.
P. S.
Я не поэт – такая незадача
(боюсь, читатель ждёт уж рифмы "кляча").
Я не поэт. И в этом вся досада.
Я не поэт, я попросту зануда...
Я не поэт, и в том моя победа.
2013
|
