Андрей Гаврилин
Глаза в глаза
Светильник тела есть око.
(Ев. от Луки)
Как это происходит? Чистый бред!
Я задремал с альбомом на коленях.
Сплю и не сплю, и вижу свой портрет.
Лицо в нарциссах, лилиях, камеях.
Во взгляде - бездна. В ней горит тюльпан.
Выходит ум из разума. Садится.
Дымится тюль. За стеклами - туман,
Мученье близорукого садиста.
Держусь за сердце, чтобы не упасть.
Цветок пускает корни прямо в душу
По стебельку просачиваюсь в глаз
Художника, рисующего тушью.
Я вижу препарированный труп.
Увечной жизни чудо совершилось.
Урок ведет голландский доктор Тюльп.
Немая неподвижность закружилась.
Я пропускаю свет. Рисунок быстр.
Мелькают пальцы, милые трудяги.
На смену туши поспевает бистр.
Ученые толпятся вкруг бедняги.
Чернеет шелк, на шеях - жернова.
Кружатся взгляды, падая на жертву.
Все перемелет жизнь, она права
И в моргах носит белые манжеты.
У человека пепел впереди.
Разрезать пепел просто невозможно.
Поэтому ученых посреди
Лежит несчастный времени заложник.
Из пепла в пепел, поедая жизнь,
И запивая мертвою водою,
Летит, летит космическая слизь,
Секрет галактик, семя золотое.
Свидетель воздух - все летит, кружит.
Рисунки доживают до мольберта.
Лишь воздух будет ими дорожить.
Он любит пепел, сладкий, как конфета.
Рука рисует каждый божий день,
Послушная, как верная собака.
И каждой божьей ночью светотень
Свечою вызывается из мрака.
А где-то разум доктора не спит,
И руки человека разрезают.
И свечка простодушная горит.
Но видят книги и запоминают.
Я видел сам, над книгою склонясь,
Как буквы убегали от абсурда.
Однажды получилось “вырви глаз”.
Я б запятую перед “глаз” поставил мудро.
Не выдаст мозг, мой сахарный отец.
Рукою нервной держит шар в глазнице.
Покуда не наступит бесконец,
Я буду смело по миру катиться.
Летит векам навстречу века взмах.
Ресницы Солнца падают на Землю,
Где вечно свечи теплятся в домах,
И люди к звездам головы подъемлют.
Свет человека, библии, свечи
Сливаются, друг друга обнажая,
У живописи нет других причин,
Чтоб засветиться, Солнцу подражая.
Лишь чистота. И больше ничего.
Какая гениальность? Это враки.
Рембрандт Харменс Ван Рейн, искусства вол,
Родился летом. Солнце было в раке.
А дело было в шляпе. Ни потом,
Ни до таких маэстро не рождалось.
У живописи был большой подъем.
В картинах население нуждалось.
У живописи бархат и атлас,
Заказывайте, кавалеры, дамы!
У живописи шляпы - экстра- класс,
Все дело нынче только в Амстердаме!
Есть в Амстердаме маленький квартал,
Очам нечистым путь туда заказан.
Я там живую библию читал.
Ведь это надо видеть, слышишь, разум?
Взгляд проникал сквозь плотные пласты,
Стремясь, как в Амстердам купец из Польши,
В заветный храм. И гений чистоты
Дверь отворил и мира стало больше.
Нет ничего таинственней мембран.
Нет ничего прочнее тонкой пленки.
Как он проник? Я глаз, я не Рембрандт,
Я ничего не знаю, хрупкий, ломкий.
Я знаю, что такое чистый глаз.
Я видел чистоту во всем, что видел.
Передо мною жизнь его неслась,
И он ее ни разу не обидел.
Без устали сверкал калейдоскоп
Блестело серебро и злато в храме,
Краснела капут-мортуум мозгов,
На воздух извлеченных докторами,
Переливалась шелковая ткань,
Жонглировала бликами посуда,
Переливалась радость через край,
Как лейденское пиво в час досуга.
Я видел все: священников, менял,
Поляков, негров, обнаженных женщин,
Я черноту зрачками обонял,
Когда платить за свечи было нечем.
Солдаты, капитаны, сапоги,
Мушкеты, алебарды, копья, шпаги,
Висящие забитые быки,
Разбитые скрижали, шлемы, флаги,
Орлы, ослы, коровы, кони, львы,
Кусты, деревья, лилии, тюльпаны,
Густые облака, поля и рвы,
Магистры, антиквары, равы, паны;
И лица, лица, лица без конца,
Бегут, как буквы библии волшебной.
И в каждом взгляде - спицы колеса -
Уроки анатомии судебной.
Глаза, морщины, желтые виски,
Улыбки радости, гримасы боли,
Надменность, нежность, ум, тиски тоски.
Лицо - полмира, или даже более.
Полмира - в мастерской на Розенграхт.
Вокруг нее вращается, несется
Пылится путь, космический экстракт,
И в этой бездне чудо создается.
Как бесконечно человечен ты,
Лелеющий цветы чистейших линий!
Рисующий любимые черты
Глаза в глаза, правдиво, без идиллий.
Я умирая, мир благодарю,
За то, что светом вдоволь дал напиться.
Я благодарен року своему,
За то, что сделал оком живописца.
Пришествие бывает только раз,
Напрасно ждете Рембрандта второго.
Поля я видел в городе не раз,
Но нет под ними взгляда дорогого.
Я вслед за кистью бегал, как слуга,
Я падал на натуру ястребино,
Я вмешан в тесто чувства пирога.
Я смешан с краской. Я смотрю с картины.
Я просыпаюсь через пять веков,
Открыта книга. Оживают руки.
Сквозь двери глаз лечу в свой град Мозгов,
Где снова вижу милую подругу.
Благоухает Флора Эйленбюрх
Так и осталась, в сущности, невестой.
В венке тюльпан. Захватывает дух.
Опять в своем уме. Лечу над бездной.
Как это происходит? Чистый бред.
1-5.10.2000.
 |
