Специфика моей профессии.

Казалось бы, день и без того был наполнен разного рода неприятностями, но просвета впереди по-прежнему не наблюдалось. Когда я вошел в темный подъезд, на меня напала безумная старуха. Похоже, она караулила, потому что, стоило мне окунуться в зловонный родной тамбур, она набросилась немедленно и без предупреждения. Ее маленькое обезьянье личико, наводящее на мысли то ли о печеном яблоке, то ли о высушенных головах с далеких южных островов, было перекошено злобной ненавистью, она истово молотила меня по груди невесомыми кулачками и быстро бормотала: «Сатана! Сатана! Фашист чертов, будь ты проклят!..», возможно, что-то еще, но я с трудом разбирал ее невнятную речь, потому что, к стыду своему, был застигнут врасплох и поэтому слегка испугался.

Честно говоря, я сегодня напортачил, и эксперимент не удался. А может быть, наоборот – эксперимент не удался, потому что я лажанулся. Не столь важно, но я не имею право на ошибку, я давно знаю это. Мои ошибки обходятся мне очень дорого, не говоря уже о других. Но сегодня я ошибся, и поэтому мне пришлось битый час бегать в сумерках и ловить того, кого здесь быть не должно. На самом деле, мне крупно повезло что я его поймал, и повезло вдвойне, что я смог с ним справиться, но нервы после всех этих приключений у меня были ни к черту. Поэтому настроение моё было по-настоящему паршивым, и слова, которые стоило бы придержать, сами слетели с губ. Взгляд старухи остекленел, кулачки разжались, руки упали и повисли бессильно, как плети. Она мгновенно умолкла, как будто кто-то повернул выключатель, контролирующий ее словоизвержение. Рот приоткрылся, пахнуло кариесом и больным желудком, и по подбородку старухи потекла тонкая струйка прозрачной слюны.

Черт, черт, черт. Я отлично понимал, что все это было ненужным и лишним. Просто она ухитрилась достать меня в момент, когда я был слаб и незащищен. Все это было крайне неприятно, в конце концов я никогда ничего не имел против старости, хотя сам доживать до преклонных лет не планирую. Я опять напортачил, похоже это начинало входить в привычку, а такие привычки для людей моей профессии весьма вредны и быстро приводят к смерти, возможно мучительной. Размышляя об этом, я взбежал вверх по лестнице на третий этаж и подошел к двери своей квартиры.

Дверь была не заперта и даже немного приоткрыта. Такого не должно было случиться, я человек аккуратный и всегда перед уходом проверяю, хорошо ли запер замок. Мне показалось, что меня окатили ушатом холодной воды. Честно говоря, мне крайне не хотелось, чтобы кто-нибудь заходил в мое жилище и совал свой нос в мои дела. Особенно сегодня, после того как я напортачил, потому что мне пришлось срочно уйти и, соответственно, прибраться я не успел. А для людей моей профессии очень важно вовремя прибраться. Чистоплотность – наше все, как говаривал мой покойный учитель. Я же, убегая сегодня, оставил в темной комнате сущий бардак, явно не предназначенный для чужих глаз. Я спешил, и у меня были все основания для спешки. Может быть, в самом деле не захлопнул дверь, подумал я, перешагивая через порог.

Ага, как бы не так – пронеслось в моей голове в следующий миг. В тот самый, когда я увидел, что на моем диване сидит наш участковый дядя Миша. Я знаю с самого детства, но ни разу не замечал, чтобы он был таким бледным. Не лицо, а лист мелованной бумаги. Впрочем, я уже догадался, что дядя Миша успел посмотреть на то, что находилось в темной комнате, и поэтому не особо удивился. На неподготовленного человека подобное зрелище в самом деле может оказать весьма сильное и пагубное воздействие. Вообще-то зря Миша полез в темную комнату, подумал я. Я его в гости не звал, любопытство – порок, от него, как известно, кошка сдохла. А теперь мы с дядей Мишей оказались в неловком положении.

- Как же ты так, Фил! – хрипло проговорил дядя Миша, причем слова выходили из его рта с явным трудом. – Как же так? Да я же тебя на коленке качал!.. Да я же тебя вот таким помню...

Он вытянул правую руку вперед, пытаясь отмерить рост воображаемого мальца, который теперь превратился в… чудовище? Наверное, именно так он и подумал, потому что его рука тряслась, как у паралитика.

- Как же ты мог? – продолжал вопрошать Миша. – Что делать-то теперь? Ты понимаешь, что теперь с тобой будет, Фил?

Я отлично все понимал. Перспектива была кристально ясной, как кусок горного хрусталя. Хотя, говорят, горный хрусталь как раз мутноват. Я вот только не понимал, каким ветром дядю Мишу занесло на мою хату. Кто-то настучал, звякнуло в моей голове. А это значит, дело дрянь. Видимо, эмоции, отражавшиеся на моем лице, были далеки от Мишиных ожиданий, потому что он внезапно взъярился.

- Подонок! – проревел он, грузно поднимаясь с дивана. – Дрянь, фашист!..

Где-то я это сегодня уже слышал, пронеслось у меня между ушами, но тут я увидел, что дядя Миша хватанул правой рукой за кобуру своей штатной пушки. Вечер внезапно перестал быть томным, и мне пришлось произнести пару слов. Я не мог просто дать себя пристрелить. Да, дядя Миша был неплохим дедом, он здорово выручил меня лет двенадцать назад, когда нас с приятелями чуть не зарыли в землю оппоненты с соседней улицы, он здорово умел травить байки про свою службу и вообще любил поболтать по душам, но арест, а тем более пуля не входили в мои планы на этот вечер.

Слова подействовали сразу, и даже сильнее, чем я предполагал. Огонь в глазах дяди Миши погас как свеча, которую резко задули, и он с грохотом рухнул на пол лицом вниз. Пистолет достать он так и не успел.

Миша еще падал, а я уже понял, что убил его.


***

Вообще-то слова – не такое уж грозное оружие, как вам могло показаться. Они, конечно, действуют, но во-первых – не всегда, а во-вторых – далеко не на всех. Это как с ударом электрического тока – если человек свеж, бодр, не усталый, не потный, то это дело одно. Неприятно, конечно, но не смертельно. А вот если ты весь мокрый, да вымотанный, да на взводе – пиши пропало, не влезай, убьет. Так и здесь - если клиент в целом здоров, физически и психически, то слова ему особого вреда не нанесут. Могут ошеломить, заставить остановиться, иногда даже отступить, но не более того. А вот явно нездоровые клиенты реагируют на слова гораздо болезненней, вплоть до летательного исхода, как говорил мой покойный учитель.

С психической бабкой все ясно. А дядя Миша… конечно, он был далеко не молод, дымил, как паровоз, и за воротник закладывал – вне службы, будем справедливы к покойнику. Да и после посещения темной комнаты давление подскочило, к бабке не ходи. Не повезло старику, короче. Он, конечно, сам был виноват, но я искренне жалел его.

Однако, сделанного уже нельзя было исправить. Таким образом, что мы имеем – один овощ, один труп и изрядный беспорядок в моем жилище. Ох, подумал я с тоской, лучше бы я не отлучался и не ловил незваного визитёра!.. Наверное, в этом случае трупов было бы больше, но по крайней мере они не валялись бы на полу в моей гостиной. Вот что значит – действовать впопыхах, не обдумав последствий. Недопустимо, поставил я себе зарубку на будущее. Как же всё неудачно получилось, лихорадочно размышлял я. Видимо, чёртова старуха видела, как гость выбирался через форточку. Вероятно, тогда у нее в мозгах все и сдвинулось, а слова только завершили начатый ранее процесс. Но ей явно хватило ума сбегать к участковому и наябедничать, вот же какие бывают вредные люди. Ну а дальше… дальше все в целом понятно, дядя Миша, надо полагать, сильно взволновался за мою жизнь и здоровье, и вломился в мой дом. Чего, как я уже говорил, делать явно не следовало. Да, но ведь это значит, что оба свидетеля никому ничего не расскажут, вот что интересно – если, конечно, допустить, что мое расследование пошло по верному пути. Старуха вообще вряд ли кого-то заинтересует, она давно была со странностями. Как говорил мой покойный учитель, сегодня пьешь джин-тоник, а завтра – кататоник. Впрочем, учитель никогда не брал в рот спиртного, и в момент смерти с психикой никаких проблем не испытывал.

Итак, старуху я списал со счетов, но вот с трупом надо было что-то делать. Слава богам, для людей моей профессии избавиться от тела не так сложно. Доцент Соколов наверняка позавидовал бы нашим возможностям, если бы он не был таким кретином. Кстати, хорошо что Миша жил бобылем – с одной стороны, сироток не останется, с другой – не так скоро заметят его отсутствие. Хотя, конечно, менты будут землю рыть, они за своих горой стоят и очень не любят, когда их коллег списывают в расход. Поэтому очень важно как следует замести следы, решил я, но убрать труп – это первоочередная задача.

Несмотря на свой невеликий рост, от силы метр шестьдесят, дядя Миша оказался весьма увесист. Мне пришлось изрядно потрудиться, чтобы оттащить его в темную комнату – слава богам, квартирка у меня малогабаритная, и хотя я подчас испытываю от этого известные неудобства, но в тот день это оказалось очень кстати. Пришлось тащить его за ноги, и пару раз голова дяди Миши с неприятным стуком билась о ножки мебели и межкомнатные пороги. Ничего, ему уже не больно, машинально отметил я, и тут же обратил внимание, что за телом тянется влажный пахучий след. Ну спасибо, старик, неужели нельзя было загодя посетить сортир, выразил я свое возмущение. В конце концов, он ведь ждал меня какое-то время, минут десять, не меньше, неужели в органах принято ходить на операцию с полным мочевым пузырем? Внезапно меня молнией пронзила мысль – а вдруг он не потратил минуты ожидания напрасно и сделал пару звонков?.. Меня прошиб холодный пот. Если так, что у меня большие проблемы. Я лихорадочно ощупал карманы покойника и извлек на свет сотовый телефон. Так, исходящих за последний час нет, с облегчением заключил мой внутренний голос. Слава богам. Конечно, Миша мог позвонить и со стационарного телефона, но мой номер был давно отключен за неуплату. Как хорошо, что я так и не удосужился оплатить счета.
Обшаривая тело в поисках мобильника, я вспомнил про пистолет. Да, ствол был на месте, Миша не успел его обнажить, да что говорить – он даже кобуру не расстегнул. Нерасторопность тебя и погубила, подумал я с горечью. В принципе, у дяди Миши были шансы, он мог успеть подстрелить меня, если бы действовал пошустрее. Определенно, не Чак Норрис. И не Брюс Виллис. Просто старый добрый дядя Миша, тут мне определенно повезло. Что ж, в этой игре всегда побеждает кто-то один. Пистолет перекочевал в мой карман, и я решил потом подумать, что с ним делать. В любом случае, металлические предметы лучше с трупа снять, они могут помешать, напомнил я себе. Часы, бумажник, цепочка с нательным крестиком, связка ключей и пряжка ремня, и конечно полицейский жетон – все эти нехитрые предметы образовали уютную кучку на полу. Нельзя сказать, чтобы Миша стал от этого легче, но на моей душе определенно полегчало. Не хватало только опять напортачить, упрекнул меня внутренний голос, сейчас все должно пройти чисто, как в аптеке.


***

В темной комнате все осталось в том же состоянии, что и перед моим злополучным уходом. Теперь я отчетливо видел причину того, что дало гостю возможность вырваться на свободу. Надо сказать, он весьма успешно воспользовался своим шансом, чего нельзя сказать о дяде Мише. Вот здесь линия затерта, с неприятным удовлетворением заметил я. По крайней мере, здесь все было понятно. Как говорил кто-то из великих – разнообразия ради, не мой покойный учитель, – это хуже чем преступление, это ошибка. Вроде бы, фразу приписывают Талейрану, но уверенности в этом у меня нет. В любом случае, ошибку следовало исправить до того, как ее последствия стали необратимыми, поэтому я взял мел и тщательно подновил рисунок.

Как я уже говорил, обстановка в темной комнате для неподготовленного человека выглядит удручающе. Так было и в этот раз, особенно учитывая, что я не успел прибраться. После гостей всегда остается грязь, тут уж ничего не поделаешь, такова их природа. И зловоние. Уж на что я привычен к подобным эффектам, но в этот раз у меня подкатил к горлу комок и мне пришлось сделать над собой усилие, чтобы сдержать рвотный рефлекс. Запах предыдущего клиента, вонь, оставшаяся от визитера, испарения Мишиной мочи – все это образовало воистину омерзительный купаж. Надо будут как следует отмыть комнату, особенно слизь, решил я, скрипнув зубами. Пожалуй, это самая неприятная часть моей работы, но она необходима. Впрочем, это все можно было отложить на потом, и я начал разматывать цепи.

Кто-то может сказать, что цепи – это пережиток, дань традициям, что они нужны лишь для создания соответствующей нашим занятиям атмосферы. Безусловно, в таком мнении есть зерно истины, но цепи выполняют и вполне практическую задачу. Вы когда-нибудь пробовали переместить тело в центр начерченной мелом на полу диаграммы? Да так, чтобы не испортить чертеж? Попробуйте. Нет, я слышал об одном мастере, который был столь силен, что мог поднять тело на вытянутых руках и бросить его в центр изображения, не волоча по полу, как это приходится делать его физически менее развитым коллегам. Но, во-первых, я почти уверен что это не более чем анекдот, а во-вторых, даже при такой сноровке ты всегда имеешь шансы смазать какую-нибудь линию. К чему это приводит – объяснять не надо, я полагаю. Поэтому я всегда предпочитаю действовать по старинке, то есть подвешивать груз на цепях, закрепленных в блоке под потолком. Конечно, и в этом случае необходимо соблюдать осторожность, но это, в конце концов, вопрос контроля.

Устроив Мишу, я прежде всего накрепко закрыл форточку. Ловить еще одного беглеца в мои планы не входило. Затем я приступил к делу, и на этот раз все получилось довольно просто – видимо, предшествующие события невольно настроили меня на нужный лад. Флейт и прочих звуковых эффектов не возникло, и я тихо порадовался, поскольку совершенно не хотел шуметь. Явившийся гость оказался не очень крупным, но вид у него был весьма отталкивающий. Более всего он напоминал старый сгнивший ковер, разбухший от влаги. Словно в насмешку, по углам его плоского туловища в самом деле располагались органы, напоминающие кисти ковра, но, в отличие от обычных нитяных кистей его щупальца пребывали в непрестанном движении, будто пытаясь ухватить что-то, невидимое глазу. В центре ковра находился слизистый вырост, по-видимому служивший гостю головой, и опытный наблюдатель мог бы разглядеть на его поверхности карикатурные черты грубого подобия лица.

Гость обладал способностью к левитации, что, впрочем, для подобных существ скорее типично. Он завис над телом и концы ковра обвисли, так что со стороны казалось, будто дядя Миша уснул под балдахином.

- Пища… - утробно пророкотал ковёр. Я не смог рассмотреть, открыл ли он при этом ротовое отверстие на голове, но, судя по обильно выступившей на его туловище слизи, я догадался, что поглощать еду он способен всей своей поверхностью.

- Во славу богов, – произнес я обычную формулу, которая в таких ситуациях всегда успешно заменяет фразу «приятного аппетита».

Визитёр опустился и накрыл труп. Я порадовался, как удачно мне удалось расположить дядю Мишу, поскольку, несмотря на сложную форму и неочевидное телосложение гостя, он ни разу не приблизился ни к одной меловой линии. Ковроподобное туловище стало мерно пульсировать, все плотнее охватывая скрывающуюся под ним пищу, обильная слюна потекла по полу, не достигая, впрочем, установленных чертежом границ. Мерзкие чавкающие звуки и хруст костей дополнялись отвратительным запахом, но я не мог прикрыть нос, поскольку из опасения хотел держать обе руки свободными. Впрочем, это продолжалось недолго, буквально через несколько минут все было кончено.

Как обычно, гость не выразил желания удалиться по собственной воле, и мне пришлось выдворить его, соблюдая, впрочем, известную вежливость. В тот раз мне все удавалось с первого раза, и, несмотря на возмущенные всхлипывания, визитер вскоре растаял, словно утренний туман. Я шумно выдохнул и позволил себе немного расслабиться. Однако, отдыхать было определенно рано, и я направился в кладовку за ведром, шваброй и прочими приспособлениями для генеральной уборки.
Выходя из темной комнаты, я обернулся и еще раз посмотрел на залитый слизью и нечистотами пол. - Прощай, дядя Миша. Хотя как знать, может и «до свиданья».


***

Выходные прошли спокойно. Я вел себя тише воды и ниже травы, не высовывался и даже не выходил в магазин, благо службы доставки нынче работают отменно. Хотя надо сказать, недавние события начисто отбили у меня аппетит. Один лишь раз я вышел из дома, чтобы дойти до мусорной свалки, но это была насущная необходимость. Разумеется, я отложил всю свою работу до лучших времен, и темная комната сверкала первозданной чистотой. Периодически я раздумывал – не стоит ли уехать из города, скрыться где-нибудь в глубинке и пересидеть несколько дней, а то и недель. Однако каждый раз меня останавливало соображение, что такой поступок непременно привлечет внимание к моей персоне, и я, сжав зубы, ждал дальнейшего развития событий.

В понедельник утром раздался звонок в дверь. На пороге стоял неприметного вида мужичок в мятом сером костюме, в руках у него был видавший виды портфель.

- Филипп Эдуардович? – осведомился он.

- К вашим услугам, - ответил я, изобразив недоуменную улыбку. Началось, звякнуло в мой голове. - Меня зовут Кривченко, Владимир Павлович Кривченко. Я хотел бы задать вам несколько вопросов, если вы не против, конечно… - и он сунул мне под нос картонную книжечку. В самом деле, Кривченко, следователь. Что и следовало ожидать. Внутри у меня все сжалось, но я очень старался не показывать своего волнения и вести себя естественно.

- Разумеется, проходите, - промямлил я и впустил незваного гостя внутрь. Что ж, мне приходилось встречать здесь и не таких гостей. – Садитесь пожалуйста, - вялым жестом я указал ему на диван, сам же устроился в кресле.

Мужичок присел, пристроил портфельчик рядом с собой, потом подумал и поставил его на пол, обхватив ногами. Нервничает, решил я. Что ж, это неплохо, по крайней мере мы в равном положении.

Кривченко сел ровно на то же место, где три дня назад сидел дядя Миша. И если бы я обвел мелом контур Мишиного тела на полу, то этот рисунок находился бы прямо у ног моего гостя, буквально в десяти сантиметрах от его нечищеных ботинок. Мне стало неприятно. Надо было предложить ему кресло, а самому сесть на диван, промелькнула у меня мысль. Никаких пятен остаться не должно было, уборку я провел очень тщательно, и вдобавок к тому обыскал всю комнату на предмет пуговиц, запонок, и прочих мелких предметов, которые Миша мог растерять в своем падении. Все вещи покойника я расфасовал по пакетам и отнес на помойку, причем не на ближайшую, а на ту, которая находилась в трех кварталах от моего дома. Себе я оставил только пистолет, но его я спрятал хорошо.

Кривченко откашлялся и пригладил волосы ладонью.
- Я понимаю, Филипп Эдуардович, что вы удивлены моим приходом, но поверьте, у меня есть на то причины. Скажите, вы ведь знаете Михаила Семеновича Загорулько?

- Вы о дяде Мише, нашем участковом? Да, конечно я его знаю. Собственно, его в нашем доме знают все.

- Мы располагаем информацией, что вы знакомы с ним достаточно близко.

- Все так… да, я знаю его с детства. Я ведь вырос в этом доме, и дядя Миша, ну, он же из полиции. Было несколько случаев, когда мы с друзьями хулиганили, дети же, понимаете. Влипали в разные истории. Дядя Миша всегда помогал нам в трудных ситуациях, он вообще очень хороший человек… - Ох, только бы не сказать «был».

- У Михаила Семеновича прекрасная характеристика по месту службы. Побольше бы нам таких участковых - заметил Кривченко. – Вы ведь дружите с ним? Так сказать, неформально?

- Наверное, можно так сказать… - неуверенно сказал я. – Когда знаешь человека с детства, часто выстраиваются неформальные отношения. Но дядя Миша никогда не спускал нам грешки по причине дружбы, в этом смысле он очень щепетилен.

Пусть подумает, что я решил будто дядя Миша в чем-то напортачил и они ведут внутреннее расследование.

- Конечно, конечно – равнодушно проговорил мой собеседник. – А могу ли я поинтересоваться, когда вы виделись с ним последний раз?

- Дайте вспомнить… - я наморщил лоб. – На этой неделе я его точно не видел, и в выходные тоже. На прошлой неделе я несколько раз встречал его во дворе, и да, точно, он заходил ко мне в пятницу, спрашивал, нет ли у меня жалоб на соседку.

- Вы имеете в виду гражданку Сюськину? – немедленно сделал стойку Кривченко.

- Да, Марфу Ильиничну. Она, знаете ли, немного того… Не в себе. – А теперь-то и подавно, подумал я.

- Мы в курсе. Она состоит на учете в психоневрологическом диспансере. И что же, были у вас на нее жалобы?

- Нет… С того случая она ни разу не ходила по большому под лестницей. Тогда, помню, был приличный скандал, но…

- Больной человек – отрезал следователь. – Кстати, когда вы последний раз видели Сюськину? - Ну, она все время сидит на скамейке у подъезда. Обычно я не замечаю ее, но, наверное, видел на прошлой неделе. Понимаете, Владимир Павлович, последние два дня я не выходил на улицу. Кстати, чистая правда. Надо говорить побольше правды, чтобы не запутаться. Эх, надо было как следует продумать легенду, я ведь знал, что подобный разговор мне неизбежно предстоит, но проклятая уборка отняла все время.

- А почему Загорулько интересовался поведением Сюськиной, у вас нет соображений, Филипп Эдуардович?

- Нет, не знаю… Я ведь тоже удивился. Но я думаю, что у дяди Миши были какие-то причины ей интересоваться. Возможно, она опять что-то выкинула, но мне она никакого беспокойства не причиняет. Я вообще с ней не общаюсь.

- В субботу утром Сюськину нашли на соседней улице в тяжелом состоянии. Сейчас она проходит лечение в клинике. Вы ничего не знаете об этом? – поинтересовался Кривченко.

- Ничего не знаю, гражданин следователь, честное слово. Я ведь уже говорил, что последние несколько дней не выходил из дома и совершенно не представляю, что происходит снаружи. - Ну что вы, гражданин следователь да гражданин следователь, - снисходительно протянул мой гость. - Я же зашел в вам, можно сказать, неофициально. Видите, мы даже протокол не составили. Вы, кстати, не обязаны сейчас отвечать на мои вопросы. Вот если бы я пригласил вас повесткой, тогда другое дело, но думаю, что в этом пока нет необходимости. Кстати, вы позволите мне закурить?

Товарищ следователь явно показал зубы. Ну что же, этого надо было ожидать. Неприятный человек.
- Конечно, конечно. – Вот и славно. Я переживал, что он может учуять какие-нибудь странные запахи. Я все отмыл и даже сжег несколько ароматических палочек, но воздух в квартире для непривычного человека оставался, так сказать, тяжелым. Ну а если гражданин следователь сам решил отбить себе обоняние, то это его личное дело.

Кривченко закурил и стряхнул золу в карманную пепельницу, которую предусмотрительно достал из внутреннего кармана пиджака. Экий франт, подумал я, а так и не скажешь.

- Простите, Владимир Павлович, а вы из прокуратуры, да? – задал я наивный вопрос.

- Да что вы, - рассмеялся собеседник, и во рту его сверкнула золотая искра. – Почему вы это решили? Прокуратура занимается серьезными делами, а здесь у нас пока ничего такого не произошло. Нет, я из вашего районного отделения полиции.

- Понимаете, я волнуюсь. Если бы ничего не произошло, вы бы ко мне не пришли. Ведь не из-за Марфы Ильиничны же весь этот сыр-бор?

Гость выпустил дым.

- Да, в сообразительности вам не откажешь, Филипп Эдуардович. Сюськина это так… несерьезно. Дело в том, что мы уже несколько дней не можем выйти на связь с Загорулько. С дядей Мишей, как вы его называете. Телефон не берет, в отделение не ходит, дома отсутствует. Пожилой человек, вы же понимаете, вот мы и волнуемся.

Кривченко впился в мое лицо глазами, я буквально физически ощутил, как он меня зондирует. Я сделал над собой усилие и изобразил некую смесь удивления и огорчения.

- Что вы говорите. И когда же это случилось?

- Ну, во-первых мы надеемся, что ничего не случилось. Во-вторых похоже, Филипп Эдуардович, что вы были последним, кто видел вашего участкового.

Кривченко встал с дивана и стал прохаживаться взад-вперед по комнате. Сейчас он буквально топтался на том месте, где три дня назад лежал труп.

- Понимаете, - продолжил он, - в вашем доме за последние несколько дней произошли два события. Сначала Сюськина, которую соседки нашли в совершенно невменяемом состоянии. Потом пропадает ваш участковый. Все это настораживает, не находите, Филипп Эдуардович?

- Наверное, вы правы, - неуверенно протянул я, - но я в этом ничего не понимаю. Да и не знаю ничего. Я последнее время веду затворническую жизнь, и меня вообще мало интересует то, что происходит вокруг. Даже телевизор не смотрю. А может быть, дядя Миша поехал с Марфой Ильиничной в больницу? Он ведь всегда переживал за своих подопечных.

- И переживал, и переживает сейчас – мгновенно отреагировал следователь. Черт, кажется я проговорился. Плохо, но ничего, в конце концов он первый заговорил о пропаже дяди Миши, так что мою оговорку можно будет списать на мнительность.

— Это мы проверили, - задумчиво сказал Кривченко, и закурил вторую сигарету. – Нет, в больнице его не было, Сюськиной занимались другие люди. И вообще, больницы мы проверили первым делом, не сомневайтесь.

- Конечно, конечно, - извиняющимся тоном произнес я. – А может, у дяди Миши что-то случилось с родственниками и он поехал к ним? Я знаю, что у него есть двоюродная сестра в Перми.

- И это проверили. – жестко ответил Кривченко. – Вы не думайте, Филипп Эдуардович, что я пришел к вам, не выполнив элементарных следственных действий.

- Простите ради богов. – извинился я еще раз, и тут же понял, что опять лопухнулся. При упоминании богов во множественном числе в глазах у моего собеседника отчетливо мигнуло.

- А может, Марфа Ильинична что-то знает? – я быстро тараторил, пытаясь сгладить свою ошибку. – Они ведь с дядей Мишей общались, я точно знаю. Тем более, что он интересовался ее состоянием в пятницу…

- Мы обязательно поговорим с ней, когда нам разрешат лечащие врачи, - высказался Кривченко. Ага, держи карман шире, поговоришь ты с ней. Теперь она только с голосами разговаривает, да и то про себя, злорадно подумал я.

Между нами повисла пауза. Следователь продолжать курить и расхаживать по комнате, будто невзначай осматривая ее.

- Филипп Эдуардович, позвольте поинтересоваться, чем вы занимаетесь? Учитесь, работаете?

- Я, Владимир Павлович, учусь в аспирантуре, пишу кандидатскую. Собственно, поэтому и сижу дома – взял творческий отпуск.

- А что за тема у вашей работы, разрешите узнать? – лениво спросил Кривченко.

- Я, знаете ли, изучаю историю средних веков… Вам это вряд ли покажется интересным. Алхимия, оккультные течения, религиозные ордена. Медиевистика – очень интересная наука, для тех, кто разбирается, конечно.

Я с удовлетворением отметил, что и на этот раз сказал практически чистую правду. Ну, почти. По крайней мере, это отлично объясняло некоторые особенности антуража моего жилища.

- Понятно, понятно – задумчиво протянул следователь. – А что это у вас тут за дверь? – Кривченко подошел к двери, ведущей в темную комнату, и принялся изучать символы, которыми она была расписана.

— Это мой кабинет, и библиотека по совместительству. Знаете, у меня там жуткий беспорядок… - пролепетал я. У него нет ордера на обыск, напомнил я себе. Но в следующий раз он его обязательно принесет.

- Понятно… - Кривченко ткнул указательным пальцем в один из символов. Я чуть не подскочил в своем кресле. – А что означают эти картинки?

Вот хитрец, подумал я. Нарочно ткнул в дверь, надеясь, что она как бы случайно откроется. Слава богам, дверь закрывалась плотно, хотя и не была заперта.

Какое-то время я пытался объяснять своему гостю смысл знаков, но он явно пропускал мои слова мимо ушей, размышляя о чем-то своем.

- Ну хорошо, - прервал он мои объяснения. – Филипп Эдуардович, мне было исключительно интересно беседовать с вами. Но я все же прошу вас позволить мне запротоколировать результаты нашего разговора, для порядка, и чтобы избавить вас от необходимости повторно отвечать на те же самые вопросы. Если позволите, я сейчас быстро набросаю текст, а вы подтвердите, что с ваших слов записано верно.

- Давайте, - пробормотал я, хотя внутри у меня все похолодело. Менее всего мне хотелось что-то подписывать, но я не мог придумать, как от этого отвертеться.

Кривченко опять уселся на диван, положил портфель себе на колени и извлек из него планшет. Пока он заполнял казенный бланк, я лихорадочно размышлял. Протокол протоколом, но сколько ошибок я допустил в этом разговоре? Насколько серьезны подозрения Кривченко, и насколько они усилились после, оставим в стороне эвфемизмы, допроса? Я был встревожен, напуган, нервы мои были натянуты до предела и я с трудом мог контролировать себя. Бежать, немедленно бежать, думал я, сначала к Артуру в Подольск, а там посмотрим. Лучше бы за границу. Например, в Индию, там не найдут. Подписку о невыезде он с меня, вроде, брать не собирается. Хотя кто знает, какие сюрпризы для меня подготовил следователь. Вдруг он прямо сейчас арестует меня по подозрению в убийстве? Он был явно очень, очень сообразительным, этот Кривченко, и я боялся что дал ему слишком много поводов для размышлений.


***

- Ну вот, готово – удовлетворенно крякнул Кривченко и отложил в сторону шариковую ручку. – Прочитайте и распишитесь.

Он передал мне планшет с протоколом. Я пытался вчитаться в строки, но они прыгали у меня перед глазами.

- Вроде, все верно… - промямлил я, пробуя собраться с мыслями.

— Вот здесь и здесь, напишите своей рукой – с моих слов записано верно, дата и подпись.

Я уже занес перо над бланком, и тут из темной комнаты раздался отчетливый шорох.

- Что это? – мгновенно вскинулся Кривченко. Взгляд его сделался острым, как бритва.

- Кошка… - пролепетал я, чувствуя что моя кровь внезапно превратилась в воду, а ноги стали ватными. Этого просто не могло быть!

- У вас есть домашние животные? – резко спросил следователь. – Вы не упоминали об этом.

- Да, сиамский котик, я закрыл его в комнате, чтобы он нам не мешал. – Слова сами срывались с моих губ, и звучали они чертовски неубедительно, я это прекрасно понимал.

Шорохи из-за двери усилились, и внезапно я с ужасом услышал далекие звуки флейт.

- Ваш котик играет на музыкальных инструментах? – Кривченко почти кричал.

- Наверное, это телевизор, забыл выключить… - бормотал я, пытаясь понять, как же проход мог самопроизвольно открыться. Я читал о таких случаях, но всегда думал, что это страшилки для неофитов. Со мной такого никак не могло случиться! Я судорожно пытался придумать выход из сложившейся ситуации, но мой разум был словно парализован.

- Вы же говорили, что не смотрите телевизор – бросил Кривченко и вскочил на ноги. – Покажите мне ваш кабинет, Филипп Эдуардович!

Я обхватил себя руками, тщетно пытаясь сдержать бьющую меня дрожь. Листок с протоколом неслышно спланировал на пол. Голос мой перестал мне подчиняться, я полностью потерял присутствие духа и смог лишь выдавить хриплое, еле слышное «не надо».

- Не хотите?! Тогда, с вашего позволения, я сам посмотрю! – заявил следователь стальным тоном и, не слушая меня, направился к двери. Распахнув ее, он остолбенел на пороге, будучи в шоке то ли от увиденного, то ли от чудовищного зловония, которые широкой волной хлынуло в гостиную. Кривченко издал пронзительный крик, почти визг, и я невольно удивился, как взрослый мужчина может издавать такие звуки. В то же мгновение его тело оплели протянувшиеся из недр комнаты щупальца, крик его резко оборвался и Кривченко провалился в клубящуюся тьму. Дверь сразу же захлопнулась за ним с глухим стуком.


***

Я сидел в кресле, закрыв глаза, и ждал, когда прекратятся чавкающие звуки. В голове моей было пусто, я не представлял, что делать дальше, и понимал лишь, что мне опять предстоит уборка.
Звуки стихли. Надо было идти в темную комнату и проверить, что там. Я понимал, что это необходимо, но не мог заставить себя подняться на ноги. Силы покинули меня, и дух мой был слаб. В таком состоянии особенно опасно вступать в контакт с тварями. Прошло пять минут, десять, может больше, и наконец я смог подняться с кресла.

В этот миг дверь темной комнаты дрогнула и тихо открылась, обнажив туманную мглу, в которой порхали какие-то неясные образы и зыбкие тени. Пронзительные звуки флейт возобновились с новой силой, и в какофонии их атональных трелей я различил глухой рокот барабанов и зловещее бряканье медных колокольчиков. Зловоние сменилось удушливым потоком сладких благовоний, их аромат напоминал тяжелый запах косметики, которую используют в ритуальных конторах. Порыв ветра, донесшийся из темной комнаты, был теплым, но удивительно душным. Я стоял, не в силах сделать шаг, вперив неподвижный взор в открывшийся темный проем. Если бы я мог, я закрыл бы глаза.

И вот я увидел приближающийся силуэт человекоподобной фигуры. По мере приближения силуэт очерчивался все яснее и набирал вещественную плотность. Ужас пронизывал все мое существо, холодный пот выступил по всему моему телу, мышцы сковала мучительная судорога. Неведомый пришелец вступил в гостиную, и все звуки внезапно смолкли.

Это был полностью обнаженный темнокожий великан, головой едва не достающий до потолка. Его гипертрофированные мускулы перекатывались под гладкой кожей, украшенной сложным рисунком зловещих татуировок. На груди его сверкало ожерелье из оникса, оправленного в золото, на запястьях и лодыжках позвякивали золотые браслеты, а в левой руке пришелец сжимал богато украшенный эбеновый жезл. На его торсе, да и на прочих частях тела, не было ни одного волоса, равно как и на его голове. Лицо гиганта поражало изяществом черт и удивительной пропорциональностью, глаза его светились пронзительным оранжевым огнем. Выражение же этого богоподобного лица было столь невыносимо для взора, что я упал к его ногам, будто сраженный молнией. Хотел бы я сказать, что опустился на колени, но я просто рухнул, подобно куче тряпья, и замер, скованный ледяным ужасом. Разум мой помутился, и я не мог издать ни звука.

После бесконечно длившейся паузы он заговорил, и речь его потрясла мою душу. Казалось, в ней звучал легион голосов, слитых в кошмарный хор, они бормотали, визжали, смеялись и плакали, будто безумные.

- Ты хорошо служил нам, раб, но последние твои подношения были отличными от других. Ибо нам по вкусу темные души, отягощенные тьмой и много послужившие злу. Отныне мы желаем только таких жертв, и мы хотим знать, где мы можем отыскать их в этом мире. Отвечай, смертный, ибо это я говорю с тобой, Посланник богов, и имя мое столь невыразимо, что твоя жалкая плоть не в силах принять его звучание и душа твоя немедленно расстанется с телом. Что, впрочем, произойдет и в том случае, когда ты не сможешь дать нам того, что мы желаем получить. Отвечай же, ничтожный, не заставляй меня ждать, ибо ты знаешь кто я, и сколь сокрушителен может быть мой гнев и гнев тех, что послали меня!

Я пытался что-то сказать, восславить Посланника, взмолиться о пощаде, да что там – я был готов на все что угодно, лишь бы чудовищный пришелец отвел от меня свой убийственный взгляд, но мог лишь корчиться на полу, подобно раздавленному червю. Я понял, что он хочет, но не мог произнести ни слова.

- Сколь слаба твоя плоть, - прошелестел нездешний голос. – Думай, размышляй, ибо жалкий твой разум открыт для меня, и не в силах ты утаить ни одного помысла от Посланника богов!

Он протянул ко мне эбеновый жезл, и я почувствовал как мой несчастный мозг стиснула безжалостная рука. В голове пронеслись образы людей в погонах, желтое двухэтажное здание отделения полиции, голубая вывеска на фасаде. Страшная боль электрическим разрядом пронзила мне виски и исчезла.

- Ты хорошо служишь нам, раб – промолвил мой мучитель. – Молись богам, почитай и прославляй их, и помни, что жизнь твоя не более чем песчинка в океане вечности, так говорю тебе, ибо я Посланник богов! Слава богам!

Я услышал, как его шаги стали удаляться, потом дверь захлопнулась и стало тихо. Я потерял сознание и не знаю, сколько времени провел бездыханным на холодном полу.


***

Видимо, мой обморок перешел в тяжелый сон, потому что очнулся я только утром. Голова моя гудела, тело все затекло, и я трудом доплелся до кухни, чтобы сварить себе кофе. Надо было как можно быстрее привести себя в порядок, чтобы начать думать. Главное – все как следует обдумать, твердил я себе, стоя рядом с плитой. Я допустил уже столько ошибок, что лимит полностью исчерпан. Нужно выстроить четкий план действий и придерживаться его во что бы то ни стало. Тогда у меня может появиться шанс. Маленький, призрачный, но шанс…

Внезапно я усомнился: а вдруг все вчерашние события — это не более чем дурной сон? Я опрометью бросился в гостиную и с разочарованием, переходящим в отчаянье, увидел что на полу лежит листок протокола, а на диване пристроен знакомый потертый портфель. Нет, не приснилось, прошептал мне внутренний голос, и не мечтай. Все это было наяву. И следы… на полу виднелись огромные отпечатки босых ног, ведущие от темной комнаты и обратно. Слизь, подумал я, он наступил на слизь и поэтому оставил следы. Меня чуть не стошнило.

В темной комнате было тихо, и я осторожно приоткрыл дверь. Там было пусто и на удивление чисто прибрано. Видимо, визит Посланника — это из ряда вон выходящее событие, которое заставило даже тварей изменить своим неаппетитным привычкам. Так, немного слизи на полу, и какой-то мусор… пуговицы, заколка от галстука, пригоршня мелочи, и что это?.. Какой-то маленький кусочек блестящего металла неправильной формы… пуля? Неужели Кривченко пытался отстреливаться? Но я не слышал выстрелов. Нет, это был всего лишь золотой зуб. Тут меня все-таки вывернуло.

Когда я вернулся на кухню, кофе уже сбежал. Чертыхаясь, я взял тряпку чтобы вытереть черную лужу, и тут услышал с улицы вой милицейских сирен.

Охваченный недобрым предчувствием, я наскоро оделся, слетел по лестнице вниз и побежал в направлении шума. Что-то подсказывало мне, что происходящие события могут быть связаны со вчерашним визитом Посланника, и я заранее боялся того, что увижу. Очень скоро я понял, что звуки сирен доносятся со стороны полицейского участка, и невольно замедлил шаг.

Вокруг участка собралась огромная толпа, на дальнем плане я увидел множество полицейских машин с включенными мигалками, которые, собственно, и издавали встревожившие меня звуки. Но что произошло со зданием? Где же знакомый обшарпанный двухэтажный особняк с голубой вывеской на фасаде? Вместо него в небо вонзился иссиня-черный обелиск, ониксовый замок, шпили которого терялись где-то в облаках. На огромной высоте над ним кружили какие-то птицы. Я подошел ближе и увидел, что черная крепость со всех сторон оцеплена нарядами полиции, рядом с машинами стоят сотрудники, но я никогда не видел столь бледных полицейских. Они держали в руках оружие, но не стреляли, и лица их были перекошены от страха.

Внутри оцепления я разглядел группу журналистов с камерами, направленными на подножие ониксовой цитадели, где была расположена огромная золотая дверь, не менее трех метров высотой. Дверь была открыта, и на пороге я увидел знакомую фигуру. Это был Посланник богов. Голос его обрушился на толпу, как молот на наковальню:

- Отныне на месте капища серых служителей да будет воздвигнут Храм богов! Ибо место это найдено нами весьма подходящим для оного. Возрадуйтесь, смертные, ибо боги благоволят вам. Мы будем покровительствовать вам и заботиться о благе вашем во сто крат лучше, нежели старые хозяева, и не потребуем от вас многого. Молитесь нам, поклоняйтесь нам, каждую неделю приводите в Храм дюжину отроков и дюжину невинных отроковиц, и благоденствуйте! Ибо это я, Посланник богов, сказал вам свое слово!

Из группы журналистов выступила бойкая девушка в голубой куртке, она вытянула вперед руку с микрофоном.

- Дарья Потапова, Новости дня. Уважаемый Посланник, вы позволите задать вам вопрос?

- Спрашивай, смертная, - произнес черный великан, устремив страшный взор на дерзкую акулу пера. Девушка слегка пошатнулась, но через мгновение оправилась и дрожащим голосом продолжила:
- Вы не могли бы пояснить, где сейчас находятся сотрудники районного отделения полиции, работавшие в этом здании?
Повисла непродолжительная пауза, после которой Посланник равнодушно сказал:

- Они все мертвы. – Он поднял руку с эбеновым жезлом. – Следующий вопрос?..

Но в этот момент по людскому морю прошла рябь, и к бывшему зданию участка подъехало несколько автобусов, раскрашенных в ведомственные цвета; толпа и оцепление расступились и пропустили их. Из автобусов высыпалось человек двадцать, одетых в камуфляж и вооруженных автоматами. Раздался резкий крик: «Лежать! На землю, руки за голову, ОМОН!..» Порхающие над шпилями птицы внезапно увеличились в размерах, и я понял, что они стремительно пикируют вниз. Буквально через пару секунд я узнал в них знакомых ковроподобных тварей. Твари атаковали омоновцев, раздался треск автоматных очередей, и толпа подалась назад. Крики задавленных людей, вопли бойцов, грохот выстрелов – все слилось в ошеломляющий гул. Я увидел, как от выступов, расположенных на стенах цитадели, отделились жабообразные фигуры – до этого они сливались со стенами. Жабы спрыгнули вниз, одна из них легким движением оторвала гвардейцу голову, кровь хлынула фонтаном. Другой боец выпустил в тварь полный рожок, она развернулась и проглотила его вместе с автоматом. В толпе началась паника. И надо всем этим хаосом мерно, как колокол, гремел голос Посланника: «Слава богам! Слава богам!..». Я не выдержал, развернулся и побежал к дому. От воплей у меня звенело в ушах, и они никак не прекращались.


***

Я не помню, как добрался до своего жилища. Наверное, мне повезло, потому что я не получил ни одной царапины. Теперь я сижу и смотрю новости. Прошло уже несколько часов после последних описанных мной событий, и агентства передают, что уже пятнадцать отделений полиции трансформированы в Храмы. В город собираются вводить войска, но я-то хорошо понимаю, что это ничего не даст. Твари неуязвимы для обычного оружия. Возможно, если сбросить на город атомную бомбу, им можно было бы нанести урон, но даже в этом я сомневаюсь. Впрочем, разговоры о бомбардировке уже ведутся. Президент собирается выступить с обращением к нации, или как это у нас называется, но что он сможет сказать? Братья и сестры? Призовет собирать народное ополчение? Патриарх вот тоже обратился к пастве, правда я так и не смог понять суть его проповеди. Все это так бессмысленно. Тварей не остановить, пятнадцать храмов – это только начало. Посланник оказался воистину вездесущим, он то и дело дает интервью новостным каналам; правда, заявления его не отличаются разнообразием. Слава богам! Наверное, скоро это станет хештэгом. Про другие города пока ничего не пишут, но это вопрос времени. Тварям нужна пища, и они ее получат.

Я думаю – сколько еще мест могут они для себя облюбовать? Тюрьмы, места массовых казней, различные притоны и малины, наркоторговля – это очевидно. Я всегда знал, что разнообразные проявления зла – насилие, убийства, разврат, даже банальная ложь и обман – оказывают влияние на границы между мирами, они их истончают. Именно поэтому места, где происходили преступления, преимущественно жестокие, всегда были притягательными для адептов различных темных сект. И дело тут не в эстетике, а в том, что в таких местах нужно существенно меньше энергии для успешного проведения обрядов и ритуалов. Зло подпитывает зло, как это банально не звучит. И похоже, этот принцип работает в обе стороны. Твари как-то научились находить точки, где границы настолько истончены, что переход происходит практически самопроизвольно. Переход всегда осуществляется из области большей концентрации зла в область меньшей, поэтому нам в их миры никак не попасть – и слава богам. Но они перескакивают сюда, как вылущенные арбузные семечки. И мест этих будет все больше и больше, ибо зло вездесуще. Мне даже страшно думать об этом. Что творится, например, в армии? Насилие, дедовщина, зачастую и до убийств доходит. А кулуары властных структур тоже ведь не отличаются высокой духовностью. Суды, например, сколько про них писали. Следственный комитет. Прокуратура. ФСИН. А дальше? До какого уровня это может подняться? Страшно.

И за границей, кстати, ничуть не лучше. Да и сами границы для тварей ровно ничего не значат. Поэтому следует ожидать, что очень скоро храмы вознесутся по всему миру. И наступит новая эра, но для людей в ней места не будет. Точнее, место людям будет отведено, но вряд ли им можно будет позавидовать.

Можно ли как-то противостоять экспансии? Сценарий Уэллса явно не годится – насколько я знаю, твари никогда ничем не болеют. Собственно, их и живыми назвать можно лишь условно. Даже слово «тварь» для них не очень подходит, ибо они не были сотворены. Но другого слова у нас нет, поэтому я продолжу называть их так. Осталось недолго.

Если мы, люди моей профессии, могли бы объединиться, то у нас появился бы шанс. Единственное оружие, которое действует на пришельцев, находится в наших руках. Парадокс в том, что мы никогда не сможем встать плечом к плечу. Специфика нашей профессии такова, что каждый из нас – волк одиночка, и органически не способен к кооперации. Уж я-то это хорошо знаю. Поэтому надежды нет. Кто-то из адептов будет сопротивляться, может быть даже даст приличный бой нечисти. Но в результате он все равно погибнет. Кто-то - многие, я уверен, - перейдет на сторону тварей. Я лично знаю нескольких, которые безусловно предпочтут стать жрецами, пастухами при людском стаде. Какие бы крохи власти ни надеялись мы сохранить, мы все равно будем цепляться за них. А кто-то просто решит уйти. Это ведь тоже выход.

Как вы уже, наверное, догадались, я не христианин. Поэтому мысль об уходе не вызывает у меня отторжения по религиозным или этическим причинам. Я просто не хочу оставаться здесь, поскольку не вижу для себя ниши в новом мире. Я не хочу сражаться, ибо я слишком устал и дух мой слаб. И я никогда не перейду на сторону пришельцев. Я слишком привык повелевать ими, чтобы так внезапно поменяться ролями. Я стал адептом ради этой власти, и кроме нее меня ничего не интересует. Теперь я ее лишился, значит и смысла продолжать все это нет. Кроме того, я чувствую определенную долю своей вины в произошедшем; многое безусловно было следствием рокового стечения обстоятельств, но слишком уж сильно я в этом оказался замешан. А раз я виновен, то должен быть наказан. Своей рукой себе и воздам.

Пистолет дяди Миши оказался весьма кстати. Он очень удобно лежит в руке, и ствол прекрасно помещается в моём рту – я уже примерился. Но перед тем как спустить курок, я хотел бы закончить свою исповедь – ведь это же исповедь, не правда ли?

Люди! Я обращаюсь к вам, к тем, кто прочтет эти строки. Вы можете быть недовольны вашими пастухами. Но не спешите менять их, ибо никогда нельзя знать, кто придет им на смену. Смиритесь и не ищите лучшей доли даже сейчас, когда мир перевернулся, потому что кто знает, какое еще более могущественное зло вы призовете на свои головы? Ибо не ведаем мы предела злу, как песчинка в океане не ведает о существовании берегов.

Так, дядя Миша?..

Москва, сентябрь 2021.