|
Анна Масс
Овраг
В окне - луна, белесая и круглая. И контур леса вдалеке. А если привстать с провисшей раскладушки, то можно увидеть кусочек деревенской улицы. Справа - колодец, слева - толстую березу с висящим на нижней ветке куском железного рельса, по которому каждое утро бьет дырявой сковородкой председатель, созывая колхозников на работу.
Август. Театр в отпуске и наш пионерский лагерь теперь - дом отдыха. Обычно мы с мамой этот месяц проводим вместе, но на этот раз она не смогла поехать, и пристроила меня к моему брату Вите, его жене Кире и Кириной маме, Ядвиге Михайловне, сняв нам дачу в деревне Дровнино, в пятнадцати минутах ходьбы от Плёскова. Некоторые девочки и мальчики из нашей лагерной компании остались в доме отдыха с приехавшими родителями, а некоторые живут, как и мы, по курсовкам, носят еду из столовой.
У нас две комнатки, перегороженные фанерной стенкой, не доходящей до потолка, и чуланчик с крохотным окошком, где спит Ядвига Михайловна. Воду мы греем на керосинке, на ней же разогреваем еду и жарим грибы, которых очень много в этом году. Едим в садике за деревянным столом. Садик утопает в золотых шарах и кустах черной смородины. Мы покупаем ягоды у нашей хозяйки - литровую банку в день.
Ядвиге Михайловне в деревне всё не нравится. Ее раздражают мухи, запахи, отсутствие удобств, нищенская обстановка избы, необходимость таскаться с судками на кухню при столовой. Хотя в основном с судками хожу я. На отдыхающих из дома отдыха, которые приходят в деревню покупать парное молоко и смородину, она смотрит с завистливым высокомерием. Она обижена на мою маму за то, что та не смогла добиться путевок, да еще меня навязала на ее шею. Сейчас из чуланчика доносится ее затейливый, переливчатый храп. Завтра она непременно скажет, что опять всю ночь не спала.
Слышу, как брат за фанерной стенкой негромко читает:
… А океан бил в берега
Простой и сильный, как и раньше,
А океан трубил в рога
И волны гнал назад к Ла-Маншу.
Под звук цепей, под лязг вериг,
В порыве пара, в мчанье рока
От Дувра до Владивостока
Метался старый материк…
. Если вдуматься - бессмыслица, при чём тут "звук цепей", "лязг вериг"? Но здесь смысл в самом звучании, в этих "ри", "ро", "ры". Что, если написать про это статью: "Аллитерация в ранней лирике Антокольского"?
- Напиши, - отвечает Кира. - Между прочим, Ирка пальто продает, американское. Попроси у родителей, а? Скажи, в счет дня рождения. Они же все равно должны мне что-то подарить.
- Неудобно. Они и так оплатили дачу и курсовки.
- Ну и что, у них убудет, что ли?
- Дело не в них, а в том, что мне унизительно каждый раз просить. Ты же знаешь.
- Ну, не проси.
Молчание. Скрип кровати. Кирин обиженный голос:
- Уйди.
- Ну, Кирочка.
- Не подлизывайся.
- Ну, котичка.
- Попросишь?
- Попрошу.
Она очень красивая. Учится во ВГИКе, на актерском. У нее куча поклонников. С моим братом ее познакомил Егор, тоже ее поклонник. А она ему и всем другим предпочла Витьку. Они поженились год назад. Мы с мамой как раз жили тут, в Дровнино, а папа уезжал в Ленинград, на премьеру своей пьесы. Вернулись - а они живут в моей комнате, мои вещи перенесли в папин кабинет, разгородив его занавеской. А на кухонном столе, якобы случайно, оставлен Витькин паспорт с печатью ЗАГСа. Родителям ничего не оставалось, кроме как их поздравить. Витька был так счастлив. Они не хотели огорчать его своим огорчением.
Но с подругами и с папой, часто в моем присутствии, мама не скрывает своего отношения к невестке. Она говорит, что "эта щучка поймала бобра", воспользовавшись их отсутствием, что ей нужен не Витя, а его богатый папа со связями и квартирой. Что никаких актерских данных у нее нет и в помине, и во ВГИК она поступила с помощью того же места, каким подцепила "этого наивного идиота, нашего сына". Ядвигу Михайловну, довольно молодую и красивую даму, она называет "фик-фок на правый бок" и "старой ханжой".
А Витя? Для него существует только Кира. Он изо всех сил старается доказать ей, что достоин ее выбора. Он работает, работает с каким-то исступлением, чтобы поскорее добиться успеха, имени, независимости, чтобы Кира могла им гордиться. Он учится в аспирантуре Литературного института, подрабатывает в отделе писем издательства "Молодая гвардия", носит в журналы свои критические рецензии и стихотворные переводы с французского, заканчивает диссертацию. Про него говорят, что он очень перспективный.
Это слово - "перспективный" - Кира, часто повторяет. В перспективе у Вити - докторская диссертация, кафедра в Университете, книги по искусству. Только бы здоровье не подводило - частые простуды, мигрени. В последнее время у него опухают железки на шее. Никто еще не подозревает, что это первые признаки смертельной болезни - лимфогрануломатоза, и что жить ему осталось три с половиной года. И что не будет диссертации, профессуры, книг. Он умрет двадцатисемилетним, успев поняньчить сына, который родится через шесть месяцев после этого августа, но сын, когда вырастет, не будет помнить отца. Напишет статью об аллитерациях в ранней поэзии Антокольского, но не дождется ее публикации. Кира не станет киноактрисой, хотя сумеет неплохо устроиться в жизни.
В то лето мой брат писал по заказу "Нового мира" статью-обозрение о молодых поэтах-фронтовиках. Это был первый в его жизни литературный заказ - до сих пор он сам предлагал журналам свои работы, их хвалили, но не печатали. Он почти не вставал из-за стола. По вечерам Кира выводила его на прогулку. Он шел, держа ее руку в своей, весь еще в своих мыслях, бледный, худой, особенно по контрасту с цветущей и загорелой Кирой.
Для Киры он испортил мой овраг, через который я любила ходить в дом отдыха и обратно - с крутой тропинкой между высокими зарослями крапивы, с березой, перекинувшейся от одного края до другого, как мост. После дождя тропинка становилась скользкой, и однажды, совершая вечерний променад, Кира поскользнулась и чуть не упала. И вот, из-за того только, что она чуть не упала, брат взял лопату и вырубил по всей тропинке ступени. Овраг сразу стал для меня каким-то чужим. Ступеньками я принципиально не пользовалась, протоптала сбоку в крапиве свою тропинку, и неожиданно наткнулась на оплывшую продолговатую яму, а в ней - лопата с коротким черенком, какие-то ржавые банки. Мне пришло в голову, что это окоп времен войны. Я представляла себе молодого солдата, который прятался в этом окопе. Играла, как будто он из тех лет перенесся в наше время, и мы встретились, и я ему показываю и рассказываю, что произошло за эти годы. Эти воображаемые разговоры с воображаемым спутником так увлекали, что я часто предпочитала их болтовне с подругами.
Тем августом я вообще полюбила бродить в одиночестве. Купаться, где захочу, валяться на траве, разглядывать жучков и кузнечиков, метелки трав и звездочки гвоздик или, перевернувшись на спину, наблюдать другой мир, голубой и белый, далекий-далекий. Слова и строчки рождались в моей голове, зыбкие как летящие облака. Не стихи, а что-то вроде предчувствия стихов.
Я бегу, натянув сарафан на влажный купальник, через лесок, через овраг со ступеньками, и меня заранее разбирает досада при мысли, что увижу сейчас постную рожу Ядвиги Михайловны и услышу ее упреки, что я опять забыла о своей обязанности - не принесла из дома отдыха судков с обедом.
Но, подбегая к дому, понимаю, что никакой нотации не будет: приехали гости! Борис с женой, про которую я только слышала, а видела в первый раз, потому что они только два месяца назад поженились. Она мне понравилась - худенькая, похожа на мальчишку. Борька отрастил усы кончиками вниз, как у Тараса Бульбы.
- Кто это? - закричал Борька, раскрывая объятия. - Иль это только снится мне?!
Он обхватил меня одной рукой, приподнял, крутанул и поставил на землю.
- Знакомьтесь - моя супруга Катька, а это - сестра моего лучшего друга, укротительница змей Ирина Бугримова-Абдурахманова-Кац.
Супруга Катька улыбнулась и спросила:
- А речка отсюда далеко?
- Близко.
- После обеда пошли на речку?
- Пошли!
Ядвига Михайловна с любезной улыбкой накрывала на стол. Кира ей помогала.
- Что же ты опаздываешь? - мягко заметила Ядвига Михайловна. - Пришлось Вите с Егором идти за обедом.
В тот же момент я увидела Егора. Они с Витькой шли по деревенской улице, жестикулируя и распугивая кур.
- Салют юным пионерам! - сказал мне Егор.
- Салют! - ответила я. - А почему ты не в военной форме?
- А что, так я тебе не нравлюсь?
- Почему, нравишься, - сказала я, и смутилась.
- Нет, ты скажи честно. Режь, не бойся. Если в партикулярном я для тебя недостаточно красив, то я поеду, переоденусь в лейтенантское.
Егор говорил очень серьезно, даже с беспокойством, поэтому было еще смешнее.
У крыльца валялся рюкзак с прислоненным к нему выцветше-зеленым рулоном палатки. Значит, вечером будет костер, и, может быть, мне разрешат переночевать с ними в палатке!
- Старик, ты что-то и не загорел совсем, - заметил Боря.
- А потому что он прямо как ошалел со своей работой! - пожаловалась Кира. - Я ему все время говорю: отдохни, отдохни!
- Слышишь, что говорит правильная жена? - строго спросил Боря у Катьки.
- Всё! - решительно сказал Витька. - Сегодня - полный отдых! Действительно, устал как собака.
Егор развязал рюкзак и передавал Кире привезенные продукты - французские булочки, шпроты, сыр, колбасу, три маленькие желтые дыньки. Вскоре мы сидели за столом, заваленным вкусной едой. Но главное было, конечно, не еда, а то, что за обедом было впервые весело. Не хотелось, чтобы он кончался. Но он кончился, а праздничное настроение осталось. Борька сбегал к колодцу за водой, все вместе как-то быстро и незаметно всё убрали, вымыли посуду и отправились на речку. Ядвигу Михайловну из вежливости тоже пригласили, но она сказала, что всю ночь не спала и хочет подремать, против чего никто не возражал.
На обочине валялась покрышка от колеса - сколько раз я проходила мимо, не обращая на нее внимания. Но Борька, увидев эту драную покрышку, обрадовался, выкатил ее на дорогу, и оказалось, что эта никому не нужная штука при наличии фантазии может доставить массу удовольствия. Борька пытался ехать на ней верхом и даже стоя, перебирая ногами и балансируя. У него это не получалось, он падал, а Егор и Витька говорили, что в цирк его не возьмут даже медведем. Так и прикатили круг на омут. Там его торжественно скатили в воду и стали изображать, будто это корабль, а Егор - капитан. Мы пытались выпихнуть Егора из колеса, а тот сопротивлялся так смешно - я просто чуть не захлебнулась.
Кира сидела на полотенце, подняв лицо к солнцу и вытянув стройные загорелые ноги. Не смотрела в нашу сторону. Она привыкла быть в центре, а тут о ней, вроде, все забыли, и она явно была этим недовольна.
Круг вытащили на берег. Борька и Егор начали ставить палатку. Витя сказал:
- Котичка, есть предложение остаться тут на ночь. Как ты?
- Ну, если прикажет капитан… - Кира стрельнула глазами в Егора.
- Не смею! - ответил Егор.- Поскольку я нынче в увольнении.
Кира засмеялась, а глаза у нее стали злые - точная копия Ядвиги Михайловны, только моложе и красивее.
- Не вижу никакой радости - спать в палатке. Особенно тебе с твоими железками.
Она неторопливо встала, надела юбку и, подняв руки, начала закалывать шпильками свои густые, пышные волосы. Все на нее смотрели. Она как будто сошла с греческой амфоры. Брат что-то горячо ей доказывал. Она, не отвечая, пошла по тропинке, а он побрел за ней следом.
… Солнце заходило, лес на том берегу потемнел, а огонь нашего костра отразился в воде.
Вернулся Витька и молча сел у костра.
- А Кира что? - спросил Борька.
- Дома осталась. Что-то захандрила.
Брат был какой-то поникший и время от времени поглядывал на часы. А мне так хорошо было сидеть у костра, чувствовать себя почти на равных со старшими, выкатывать палочкой печеную картошку и, обжигаясь, есть ее.
Витька вдруг встал, помялся немного и сказал:
- Я все-таки пойду.
- Да брось, старик! - возразил Егор. - В кои-то веки собрались вместе.
- Самому охота посидеть, но, понимаете, она ведь…
- Очень уж она тебя…
- Да нет, не в этом дело… Вставай, пойдем, - обратился он ко мне.
- Ну, вот еще! - взорвало меня. - Я-то при чем? Не пойду!
- Бугрееву не отдадим! - сказал Борька. - И тебя не пустим! Егор, на абордаж!
- Ребята, ну, правда, они меня ждут! - отбивался Витька. - Они без меня спать не лягут!
- Днем отоспятся! - отрезал Боря и повалил Витьку на траву, а Егор уселся на его ноги и спросил:
- Связывать, или так сдашься?
- Так сдамся! - ответил брат. - Подчиняюсь превосходящей силе противника.
Он был очень доволен, что ему пришлось подчиниться превосходящей силе противника.
Егор сказал:
- Извини за солдатскую прямоту, но зря ты ей позволяешь так собой вертеть.
- Слушай, слушай! - обернулся Боря к Кате.
- Женишься - по-другому запоешь, - возразил Витька.
- Если я и женюсь, - сказал Егор, - то только на девушке ангельского характера. Которая не будет вмешиваться в мужскую дружбу. Слишком много надо мной командиров, чтобы еще и жена мною командовала. Жена должна быть кроткой и покорной аки раб.
- Таких теперь нет, - заметила Катя.
- Тогда не женюсь. И вы мне еще позавидуете. А ты чего смеешься? - спросил он, поворачиваясь ко мне.
Я ничего не могла ответить - просто каждое слово Егора вызывало у меня приступ смеха, сама не знаю, почему. Егор вдруг посмотрел на меня внимательно и как бы оценивающе.
- Слушай, старик, - сказал он задумчиво. - Мне сдается, что сестра у тебя юмор понимает. А как она в смысле ангельской кротости?
- Как раз то, что тебе надо! - злорадно сказал Витька. - Аки раб. Восставший.
- Нет, серьезно, - обратился ко мне Егор. - Не побоишься дать клятву послушания?
- Не побоюсь! - еле смогла я ответить сквозь смех.
- Всё! - удовлетворенно произнес Егор. - Вопрос решен. Женюсь. Садись рядом и отгоняй комаров.
Я села рядом и хлопнула Егора по лбу, на котором сидели два комара.
- Ого! - завопил Егор, валясь на траву, словно от моего удара. - Сколько нежности в этом прикосновении! Лаура! Жизель! Кто там еще? Джульетта! Иди сюда!
Он подтащил меня к себе и поцеловал в губы.
Мне стало вдруг совсем не смешно. Может, если бы он мне не нравился, я бы так не смутилась. А он мне очень нравился. Всю жизнь. Даже когда я была совсем маленькой, и они с Витькой не считали меня за человека. Да, еще с тех пор.
- Она на меня обиделась! - сокрушенно произнес Егор.
- А ты не расходись! - сказал Борька.
- Да я же пошутил.
Конечно, пошутил. Я почувствовала, что сейчас разревусь. Вскочила и побежала в темноту.
Луна была совершенно круглая, и под этой луной освещалось всё далеко вокруг. Это был серебристый, таинственный свет, луна дрожала, а от звезд тянулись тонкие полосы, потому что я смотрела на них сквозь слезы.
Что мне делать? В деревню идти? Я представила себе нашу избу, храп Ядвиги Михайловны… Нет. Лучше буду бродить одна всю ночь.
Вдруг я увидела: от костра мне навстречу быстро шел Егор. Он остановился против меня, повернул меня к свету и несколько секунд внимательно изучал мое лицо. Потом вытер мне щеки теплой большой ладонью и виновато сказал:
- Я как-то, знаешь, привык думать, что ты еще маленькая. Помнишь, как мы с Витькой тебя уронили в лужу?
Я засмеялась. Еще бы мне не помнить. И как они с Витькой дома торопливо переодевали меня, заметая следы преступления, чтобы Шура ни о чем не догадалась. А Шура все равно догадалась, потому что они одели мне платье наизнанку, и ругала их остолопами и лоботрясами. Мне было шесть, а им по шестнадцать. Пожалуй, это было мое самое последнее предвоенное воспоминание, может, потому так запомнилось.
Мы вернулись к костру. Я села рядом с Катей, а Егор - по другую сторону от нее. Никто нас ни о чем не спросил. Катя вскоре тихонько заползла в палатку и там осталась, а я сидела и впитывала дивную атмосферу их общения. Они были связаны общим двором, школой, дружбой родителей и понимали друг друга даже не с полуслова, а с полунамека. Когда война началась, они перешли в десятый класс и всех троих отправили под Можайск рыть противотанковые рвы. Потом они уехали в Омск, куда эвакуировался театр. Брат работал на военном заводе, а Борис с Егором поступили в летное училище. Теперь Егор учился в военной Академии имени Жуковского, Борис стал художником - иллюстрировал книжки и журналы, Витька писал литературоведческие статьи, но они так и остались мальчишками с одного двора, Вахтанговскими детьми, Витькиными лучшими друзьями на всю его оставшуюся жизнь.
В эту ночь Витька будто вернулся к себе прежнему - валял дурака, ребячился, острил. Кажется, в последний раз я видела его таким блаженно-счастливым.
Судки стояли на перилах крыльца, а из комнаты, через открытое окно, доносился занудный голос Ядвиги Михайловны:
… Каждый раз она опаздывает! А какое у нее при этом лицо! Можно подумать, что она делает всем нам величайшее одолжение! И этот! Вернулся под утро! Заботливый муж!
Я взяла судки и пошла в дом отдыха. У раздаточного окошка стояла небольшая очередь. Я встала за Кириной приятельницей Иркой. Она спросила с сочувственным выражением:
- Как она?
- Кто?
- Кира. Ей лучше?
- А что с ней?
- У нее ночью была рвота!
- Грибами, что ли, опять отравилась?
- Хотя бы и грибами! Все равно свинство со стороны твоего братца - ночевать не прийти!
- К нему друзья приехали! Имеет он право раз за все время!
- Да, но не тогда, когда…
Подошла ее очередь, она подала судки в окошко и замолчала. Я нарочно задержалась возле кухни, чтобы не возвращаться вместе с ней.
- Почему так долго? - спросила Ядвига Михайловна. - Ты же знаешь, что мы ждем!
За столом надутая, неприязненная атмосфера. Кира брезгливо ковыряет вилкой квадратик омлета. Ядвига Михайловна, прихлебывая кофе, изрекает:
- Единственное, что еще действует на меня благотворно - это кофе, но они ухитряются даже его превратить в бурду.
Никто на эту фразу не реагирует.
- Как я переволновалась! Мне пришлось выкурить три лишние папиросы!
Я не выдерживаю, усмехаюсь.
- Опять она усмехается! - вдруг раздраженно говорит Кира. - Видеть не могу этой ее улыбочки! Что ты выпендриваешься? Что ты строишь из себя?
- В самом деле, - сдержанно говорит мне брат. - Твое высокомерие ни на чем не основано.
- Как хочу, так и усмехаюсь, - отвечаю я. - Ходить по струнке не буду, как ты!
- Тебя это совершенно не касается!
- Касается! Может, я тоже видеть не могу, как ты стелешься: "ах, Кирочка! Ах, котичка!"
- Нахалка! Ну, нахалка! - задыхается Кира.
- От такой слышу!
- Извинись сейчас же перед Кирой! - заорал брат. - Никто тебе не дает права хамить!
- А пусть сама не обзывается!
- Ты нам весь отпуск испортила!
- Это вы мне каникулы испортили!
- Тихо! - громко шепчет Ядвига Михайловна. - Прекратите сейчас же! Сюда идут!
- Доброе утро! - говорит Катя, открывая калитку. - Приятного аппетита.
Мы улыбаемся, киваем. Как будто не было безобразной сцены только что. Но улыбаемся напряженно, неловко. И гости тоже смущены. Конечно, они слышали нашу ругань. Ядвига Михайловна приглашает гостей за стол.
- Спасибо, - отвечает Катя. - Мы уже завтракали. Мы попрощаться зашли. У Валентины Митрофановны сегодня день рождения, нужно пораньше приехать.
- Старик, ты нас проводишь? - спрашивает Боря.
- Ты, кажется, собирался сегодня статью, наконец, закончить? - обращается Кира к Витьке.
- Понимаете, ребята, я…
- А, ну, раз такое дело…
- Нет, ребята, я действительно зашиваюсь с этой статьей…
- Понятно, чего объяснять! - ободряюще говорит Боря. - Ты когда в Москву собираешься?
- Во вторник.
- Позвони.
- Конечно.
Я смотрела, как они уходят. Мне хотелось поскорее остаться одной и думать о Егоре. Да, я знала, что теперь все время буду о нем думать. Раньше он мне просто нравился, но не было того, что сейчас. Это свалилось так неожиданно - и взорвалось, рассыпалось на множество ощущений, и теперь мне нужно побыть в одиночестве, чтобы в них разобраться.
Кира вдруг произнесла с язвительной интонацией:
- А я думала, ты от них не отлипнешь. За ними потащишься.
- Зачем это мне за ними тащиться?
- Да уж знаю, зачем, - сказала она с намеком. - Только особо не надейся, там место занято.
- Ты о чем, котичка? - спросил Витька.
- Мы с ней знаем, о чем! - ответила она.
Как она догадалась?!
- Не буду я больше носить ваши судки! - ничего лучшего не могла я придумать в ответ.
- Ах, как ты нас напугала! - издевательски заметила она. - Как же мы без тебя обойдемся ?
- Мы сами освобождаем тебя от этой обязанности! - заявила Ядвига Михайловна. - В столовую будет ходить Кира. Ей полезны прогулки.
- Ну и пусть ходит! Я вообще могу обойтись без ваших обедов!
- Тебе это будет только на пользу, - съязвила Кира.
- Жрать захочешь - придешь! - сказал брат.
Я встала и молча ушла.
"Особо не надейся, там место занято!"
Неужели Егор до сих пор ее любит? Почему бы и нет? Она такая красивая.
Приближалось время ужина. Я возвращалась в деревню по своей тропинке. Торопиться было некуда, я только опасалась, что встречу Киру, идущую с судками в столовую.
Вид ступенек, прорезанных в крутом спуске оврага, навел меня на забавную идею. Довольно жестокую, но в ту минуту она показалась мне остроумной. Я вытащила из окопа лопату.
Была такая игра - в "могилки". Рыли в земле ямку, сверху закрывали стеклышком и запускали туда муху. Интересно было наблюдать сквозь стеклышко, как муха там ползает, ищет лазейку, бьется о стекло.
Но теперь моя могилка будет не для мухи.
Почему я была так уверена, что в яму угодит именно Кира? Этой тропинкой ходили и другие. Тут, конечно, был риск, что моя месть достанется не тому, кому нужно, ну да ладно.
Действовать короткой лопатой было не очень-то удобно. Я рыла, стоя на коленях и поглядывала вверх - не идет ли? Ладони горели, лоб вспотел. Наконец, "могилка" была готова, как раз такая, чтобы нога могла провалиться по щиколотку. Теперь замаскировать. Тонкие веточки решеткой. На них - траву и листья. Отошла в сторонку и критическим взглядом окинула дело рук своих. Припудрила сверху сухой землей, набросала еще листьев. Отнесла лопату обратно в окоп и ушла в дом отдыха.
Долго ждала у кухни, а Кира все не шла. Уже все курсовочники получили свои ужины. Повариха закрыла раздаточное окошко. Мне вдруг стало тревожно. Надо идти в деревню. Что-то меня там ждет?
Словно в ответ, я увидела Витьку, бегущего мимо кухни к двухэтажному корпусу. Его бег, а особенно потрясенное лицо таким контрастом ворвались в ленивую замедленность всей здешней атмосферы, что отдыхающие вдруг прекратили свои неторопливые занятия, и все взгляды устремились на Витьку. Он подбежал к одной из компаний, сидевшей на скамейке, сказал что-то и тотчас эта компания, словно заряженная его волнением, побежала вместе с ним. И уже кто-то снимал брезентовую крышку с красного "Москвича" за волейбольной площадкой, а лысый владелец "Москвича" в пижаме побежал в дом и вернулся по-городскому одетый.
Я подошла близко, но брат не заметил меня. Вокруг машины толпился народ. До меня долетали фразы:
- Только одолеть эти шесть километров, а там по ровной дороге…
- Да не волнуйся, это бывает! Полежит, и всё будет в порядке!..
Витька сел рядом с водителем, машина задом выехала на проселок и, пыля, поехала в сторону деревни.
- Ну, надо же, а мы как раз за грибами договорились… - сказала Ирка.
- А что у нее? Перелом? - решилась я спросить.
- При чем тут перелом? Просто упала неудачно!
- Ну, это еще ничего!
- Ну да, тебе бы ничего! А она ребенка ждет!
- Ребенка?!
- А ты что, не знала?
Я зажала рот ладонью. Но ведь я же и правда не знала!
… Вот почему!..
Было так, словно на чистом листе бумаги вдруг проступили слова, все мне объяснившие.
Вот почему брат так заботлив! Вот почему в его глазах, когда он смотрит на Киру, такое беспокойство! Вот откуда его осторожные фразы: "Знаете, ведь она…" "Нет, вы не понимаете…"
Вот почему он вырубил ступеньки в овраге!
- Главное, они так хотят девочку, - сказала Ирка. - Им нагадали, что будет девочка.
Я вернулась к оврагу, как преступник возвращается к месту преступления.
Сгребла листья и прутья, засыпала яму землей и утоптала. Села на ступеньку и долго сидела в тупом оцепенении.
В овраге был сумрак, но в просвете между деревьями еще светило солнце и было видно, как в сторону мельницы шла группа отдыхающих, должно быть, к пасечнику за медом.
|
