Амаяк Абрамянц
Мини-проза СОЛОВЕЙ
Как прекрасно пел соловей на этом убогом, страшном своей теснотой и безликой огромностью кладбище (так тесны и безлики коробки мегаполиса, откуда свозят сюда покойников). Он пел, невидимый, где-то в листве дерева над кучей могильного мусора из прелой листвы, сухих веток, проволоки, склянок, потерявших свой цвет грязных бумажный цветов…
Переливы почти не повторялись, и чисто человеческое томление, нежность и ласка слышались в его душевновдохновенном чистом зове
"Тиу-тиу…" - Ну иди же, иди же ко мне, любимая!- "Фьюить-фьюить!"
Как прекрасна, как замечательна жизнь! Давай же радоваться вместе! Интонации и мотив варьировали бесконечно. Никогда, даже в садах, не слышал я такого соловьиного пения - в ветвях скрывался настоящий соловьиный гений…
И эта песня, и явление на земле когда-то всех тех тысяч, что здесь лежат прахом, вызваны одной силой.
Так сама жизнь поет над пропастью небытия…
1997г
В ЭЛЕКТРИЧКЕ
Молодой человек похожий на киноартиста или дипломата, смуглый, подтянутый, в темных очках продает в вагоне шоколад. Подняв плитку, объясняет пассажирам какой замечательный и калорийный это продукт, а лобастенький спаниель смотрит на него, привстав на передние лапы, глазами человека в церкви.
- Лежать! - приказывает ему дородная хозяйка, поправив ошейник, и спаниель послушно ложится, вытянув передние лапы и положив на них голову.
Продавец шоколада шагает по вагону. "Кому шоколад?"… Впереди него круглая, как колобок, катится женщина, смеется: "Отравы от тараканов не надо? У него сладкое, а у меня отрава!…"
Пижон в бейсбольной шапочке продает книгу Дейла Карнеги. Держа над собой книгу ходит и ходит туда и сюда по вагону. Целая лекция! На несколько остановок. Как завоевать друзей, как добиться успеха… Сам он читал эту книгу два года назад и рекомендует другим. Что же, спрашивается, ты здесь делаешь?
Парень мороженщик необычно молчалив, по-советски, - видно совсем выдохся.
- Что у вас? - спрашивает владелица спаниеля.
- Крем брюле в рожках…
- Давайте…
Женщина предпенсионного возраста с постоянной, будто месячный проездной, улыбкой проносит газеты, парень с данными самбиста предлагает будильничек и пальчиковые батарейки.
Капитализм! 1998г
ЦАРИЦЫНО
Мохнатый, как тайга, старинный парк окружал озеро. Сын жмурился от яркого солнца и неумело греб, то погружая весла слишком глубоко, то царапая воду, впрочем, радуясь каждому удачному гребку. На веслах он сидел впервые в жизни.
- Левее греби, левее, - командовал отец, - от того дерева, что покосилось.
Дерево стояло на мысу у самой воды, возможно, ему подмыло корни. Оно явно так стояло уже давно, возможно годы, но все ж лучше от греха подальше и отец немного беспокоился. А лодка, как ни старался сын, снова и снова норовила идти под опасное дерево.
Сын изменился за лето - в нем стала проявляться подростковая угловатость: кость еще была тонкая, детская, но кисти и стопы были крупные, будто росли с опережением. Он до боли любил его, а сын менялся и менялся каждый год, каждый месяц, и ему до боли было жаль тех навсегда уходивших его совсем непохожих на нынешнее обличий, о которых лишь фотографии оставляли невнятные напоминания.
Мутно-зеленая вода отливала блеском мелких волн, зеленые кроны со всех сторон окружали синее яркое небо с редкими облаками. И среди всей этой черно-зеленой массы желтела одна единственная желтая прядка - первое касание осени.
- Ну, заканчиваются твои каникулы, - сказал отец, - в школу хочешь?
- Хочу! - неожиданно улыбнулся сын. - Очень хочу!
- Да-а-а? - удивился отец. - Неужто по учебе соскучился?
- Если правду, я с друзьями хочу встретиться, - в глазах сына веселилось небо, летел мяч на спортивной площадке.
- А-а, вот оно что!… - отцу было немного обидно, что все чаще сыну интереснее не с ним, а с друзьями.
После лодочной прогулки они, усевшись у пруда на лавочке, ели печеную картошку с солью и черным хлебом, запивая водой из бутылки.
Сын нахваливал картошку, и утконосый козырек бейсбольной кепки деловито двигался и кивал. За лето он неплохо загорел и на светло коричневой атласной кожице золотился пушок.
"Боже мой, какой же он еще лопух! - с удивлением думал отец. - И как он будет без меня?…"
Среди зелени на том берегу блестела золотая луковка церкви, как случайно застывшая среди ветвей капля когда-то брызнувшего солнца. Отец смотрел на нее и думал, доживет ли до следующего лета и смогут ли они еще так с сыном поплавать а потом погулять? Конечно, болезнь считалась неизлечимой, но хотелось надеяться, хотелось жить, пусть и сознательно обманывая себя: врачи, мол, тоже ошибаются. Он заставил себя не думать о будущем, мысленно произнес: "Господи Иисусе Христе Сыне Божий, помилуй мя грешнаго!"… Он произнес Иисусову молитву второй раз, третий, четвертый, и на душе стало спокойно и пусто.
2001 г. сентябрь.
|
