|
Литклуб |
Светлана Максимова БЛЮЗ ГОРОДСКИХ СУМАСШЕДШИХ Я вышла утром, быть может ранним, быть может, не в меру старательно за рифмой шла, как за миноискателем, чтоб подорваться на каждой мине. Простите уж Бога ради. Но мне надоел этот плач о блудном сыне. Я слишком близко знакома с этим приятелем. И потому отныне я иначе смотрю на вещи. А по всем подворотням скрежещет блюз городских сумасшедших, блюз городских сумасшедших... Я иду, напевая, мне нравится этот ритм, мне нравится, спотыкаясь, идти за ним, как слепые у Брейгеля, в ритме регги, напевая и шаря рукой по городам и селениям - где мое поколение?... где мое поколение?... Мы все разъедали, как щелочь, уже подорвавшись на мине. Нас можно исполнить еще раз, но лишь на струне Паганини. Нас можно услышать, быть может, Отрезанным ухом Ван-Гога. И хоть нас нет уже больше, что за печаль, ей-богу! Что за кручина, граждане?! Что за беда?! Ах, мы жаждали, жаждали - вот она, эта вода, в горле стоит, как нож! А за спиною шумит не дождь - блюз городских сумасшедших, блюз городских сумасшедших... Поднимите мне вежды! - Вий кричит на старославянском. Прирастает к глазницам повязка, и ее вырывают с глазами те, что следом идут за нами, напевая без всякой тоски блюз городских сумасшедших, блюз городских... Полноте, батюшка, полноте... Мой корабль отплывает в полдень высокого слога, а рождаюсь я в полночь иного в провинциальном роддоме, удаленном от моря и Бога, в несгораемом томе "мертвых душ" поколения "икс". Это можно исполнить еще раз и еще раз на "бис"! Потому что это не регги, потому что это не джаз, потому что это давно уже не про нас. Если трезво смотреть на вещи, это больше, чем "мы" и хлеще - блюз городских сумасшедших, блюз городских сумасшедших! * * * С полным доверием к миру На ничего взамен, Не запирая квартиру В доме без крыши и стен, Ключ мой в замочной скважине, Словно зерно пророс... Только вот это и важно мне, А не пустой вопрос: Кто там за этой дверью Примет мой плащ впотьмах С эхом сердцебиенья В складках и рукавах. *** И коль слепота - это Божий Гнев, Не бездну ему яви, А только подробный предметный хлев, Где звезды, как руки в крови, Что агнца живьем из утробы берут... Пусть видит оскал и пар Над той требухой, что зовется тут Амброзия и нектар. Пусть птичий забудет он свой язык, Зато он прозреет свет И цену, и над ярлыком - ярлык, Где должен был быть предмет. Он выучит нужные все слова На стенах сортира, где Последняя жизни его глава Красуется на гвозде. Где всяк загребает зловонный жар И думает, что спасен... Но коль слепота - это Божий Дар, Иное увидит он. * * * СТЕКОЛЬЩИК. Однажды мне вырвут язык За то, что молчание - золото, Которое после грозы Озоном запахнет и голодом. И хлеб на газетном листе Крошиться начнет безъязыко. Вода прокричит в темноте, Струясь вдоль затылка. Не будет мне муки в словах, И счастлива буду я этим, Как белый буддийский монах, Как черный монах на рассвете. И кто-то мне стекла побьет В окне на восточную сторону. И Йорика череп споет Веселую песенку ворону. Мол, что ж ты кружишь, дуралей, Как будто бы пьяный извозчик. Летел бы отсюда скорей, Пока не явился стекольщик. Уж он застеклит мне глаза, Уж он застеклит мое горло, Чтоб билась и билась оса В стеклянную розу покорно. Он всех нас дурачить привык. Он Бога и черта правее. Он вырвет лукавый язык, А после тюрьму застеклит Прозрачною тенью Орфея, Мол, вот тебе рай и аид, И пусть твое слово кричит, Молчаньем своим багровея. |
