Аркадий Сарлык
ТЫСЯЧА ШАГОВ ПРОТИВ ВЕТРА
(хроника одного забытого дня)
1. ВЕРТОЛЕТ
Была ноябрьская осень со всеми ее атрибутами: и листья, уже последние, на деревьях и под ногами, и яркое, но уже холодное солнце, и невесть откуда взявшаяся снежная крупка с ясного неба, и флаги, вставляемые школьным сторожем ко дню Великой Октябрьской революции.
Со двора школы №8 старого волжского города шагала троица мальчишек лет десяти. Двое из них были щуплые, а третий - не по годам высокий и здоровый. На перекрестке здоровый отделился от худых и вопросительно, даже требовательно посмотрел на шедшего в середине с непокрытой головой, смуглого, как головешка.
- Ну что, Адька?
Смуглый сказал несколько виновато:
- Я к Шурику. Шурик, обогнав Адама на шаг, сообщил громко:
- Мама пригласила его к нам обедать.
Прозвучало это очень важно. Крупный посмотрел на Адама, пожал плечами:
- Ну, пока!
- Салют! - сказал Адам.
- До свидания, Женя! - проговорил вежливо Шурик. Помолчав, фыркнул:
- "Пока"! Всегда, как ты, "салют" говорил, а тут "пока".
- Это он у Валерки, у старшего брата перенял, - разъяснил Адам.
* * *
В прекрасной квартире Шурика их встретила высокая шурикина мама. Поцеловала сына в лоб, сказала:
- Здравствуй, Адюша! Шурик, детка, дай Адамчику старые сонины тапки. Сейчас придет папа, и будем обедать. Потом займетесь алгеброй. А пока развлекитесь чем-нибудь, поиграйте.
- Пойдем ко мне, из духовки постреляем, - предложил Шурик. Адам обрадовался, но виду не. подал. Сказал безразлично:
- Пошли.
Дверь в сонину комнату была приоткрыта. Когда проходили мимо, увидели, что Соня сидит с ногами на тахте, что-то читает. Заметив их, она быстро положила желтую книжку под подушку, встала и, не поздоровавшись, прошла мимо них в ванную. Посмотрела на Адама. У него дух захватило. Сестра была очень красивой. Шурик дернул осоловевшего приятеля и проскользнул в ее комнату. Повсюду были разбросаны учебники по медицине - Соня была первокурсница.
Шурик достал из-под подушки "Книгу тысячи и одной ночи" и поманил приятеля. Адам посмотрел, удивился:
- Хм, сказки читает!
Книжка раскрылась на "Рассказе о Маруфе-башмачнике" - там уголок был загнут.
- Ты читай.
- Да ну ее. Положи назад.
- Дурачок, читай скорей...
Стали читать. И вправду интересно.
- "И сказала царевна, - громко шептал Шурик, - ...А что касается невольниц, то тебе от них ничего не будет. Вставай, сними с себя одежду и доставь себе наслаждение, а когда придет твоя поклажа... И Маруф поднялся, и, сняв с себя одежду, сел на постель и принялся..."
И тут такое началось!
Пацаны прыскали, не глядя друг на друга и не в силах оторваться. Вошла сестра.
- А ну отдайте! - и подзатыльник брату. Адам испугался, что тоже получит подзатыльник, но не получил.
- Мальчики, мыть руки и кушать! - донесся голос мамы.
- У нее уже жених есть, - шепнул Шурик, когда они вышли, - вот она, и готовится.
Отец, подполковник госбезопасности, стоял в гостиной у окна и смотрел вниз, где ждала черная машина "Волга". Он повернулся к мальчикам. Шурик подошел к нему, прислонился. Отец положил большие руки на плечи сына.
- Здравствуй, Адам. Как успехи? - спросил через комнату.
- Хорошо, - кивнул Адам.
- Я слышал, ты в математической олимпиаде отличился? Адам неопределенно пожал плечами, будто поежился.
- Молодец! - сказал отец. - Так держать.
- Адамчик-то молодец, - сказала мать, - а вот дела Шурика меня беспокоят.
- Троешник, - сказала из соседней комнаты Соня. - Троешник и пакостник.
- Перестань дразнить мальчика! - строго крикнула мать Соне. - Занимайся своими делами. - А Адаму: - А ты бы, Адюша, повлиял на друга.
- Пусть они не суют нос в мою комнату! - крикнула Соня.
- Сам должен за ум взяться, - сказал отец.- Идите, мойте руки, мы с тобой спешим кое-куда. -Он за плечи подтолкнул сына к двери.
- Куда, пап? - насторожился с готовностью Шурик.
- Иди, иди, - сказал папа.
- Ты не против, что я Адамчика пригласила к нам? - спросила мать, когда они вышли.
- Да нет, нисколько. С чего ты взяла? - ответил отец.
- Куда ты хочешь ехать с Шуриком? - поинтересовалась она осторожно.
- Говорят, у него отец - тапер в "Лире", а мать была лифтершей в гостинице, - сказала Соня, входя в комнату. - И вот, пожалуйста, вундеркинд. Причуды генезиса.
- Головастый мальчишка, - согласился отец.
- Несчастный ребенок! - вздохнула мать. Все это время она накрывала на стол. - Только не напоминайте ему об отце. Он стесняется. Говорит, что оба умерли. А тот...
- Понятно, понятно, - перебил отец. - Быстрее за стол, молодежь. Вертолет не ждет.
- Вертолет, папа? - крикнул Шурик. Папа поморщился. Тогда Шурик спросил сдержанно: - Ты берешь меня на вертолет? Ты мне давно обещал. - Он оглянулся на Адама, ища поддержки.
- Как несвоевременно! - расстроилась мать. - Шурику завтра сдавать домашнюю контрольную по алгебре.
- Ну что же вы, друзья! - огорчился отец. - Не могли раньше проинформировать? Полковник Хорь Шурику в пару своего Мишку дает. В два должны за ним заехать. Что прикажете делать?
- Ну и заедете, в чем дело? -удивилась Соня. - Адамчик сделает задание, а тетрадь оставит. Верно, Адамчик, тебе это ничего не стоит? Ты у нас вундеркинд. Адам, глядя в тарелку, кивнул.
- Софья! - сказала укоризненно мать.
- И правда, Адя, - обрадовался Шурик,- только не обижайся. Ты же мне друг?
Адам на секунду оторвал взгляд от зеленого супа, взглянул на друга и снова кивнул. Взгляд был не слишком радостный.
- Ну вот и прекрасно! - сказал отец.- Благодари сестру за находчивость. Шурик и Адам вместе посмотрели на Соню. Вместе, но по-разному, брат - благосклонно, а Адам - не поймешь как. Как-то сквозь.
- А я бы и сама не против прокатиться на вертолете! - похвалилась польщенная Соня. - Ни разу не пришлось.
- Зато я тебя, помнится, на верблюде возил. Помнишь ли, под Джезказганом? Сидела поверх поклажи в хойнеке и, как их, - отец хлопнул себя по бедру, - в балайке, важная, как персидская шаха.
Адам представил красавицу Соню на верблюде. Густой грузинский голос пропел речитативом: "И сказала царевна: "А когда придет твоя поклажа...". Шурик, видимо, подумал так же, потому что толкнул под столом Адама и прыснул скабрезно. И Соня, наверно, подумала о том же.
- То на верблюде! - начала она привередничать, а сама покраснела.
- Давайте глубокие тарелки, - сказала мама. - Шурик, ты опять не доел. Посмотри, как ест Адамчик. Бери с него пример.
Шурик недовольно покосился на адамову тарелку.
- Потому он и отличник, - решил папа. - У тебя элементарно энергии не хватает.
Положим, оба дистрофики, - вставила умная Соня.
- Он в школе не завтракает, на велосипед копит, - доложил Шурик.
- Нельзя экономить на желудке, запомни это, Адам, - сказал отец. Мама принесла второе. Шурик начал месить котлету вилкой.
- Поторапливайся, Александр! - попросил отец. Адам съел свое, выпрямился, сказал спасибо.
- Спасибо скажешь, когда наешься, - возразила мама. - Я же знаю, что тебе мало. Адам скользнул взглядом в сторону Сони, сказал тихо:
- Спасибо, я наелся.
- Что-то Адамчик портиться начал, - объявила мама. - Раньше таким примером для Шурика
- Ну ладно, Анна, оставь мальчика и покое, - сказал папа.
Адам взглянул на него благодарно, но тот смотрел на сына. Шурик равнодушно ковырял ломтик жареного картофеля.
* * *
С четвертого этажа Адаму было видно, как в черную машину сел солидный папа, сзади радостный и тоже солидный Шурик и красивая несолидная Соня. "И сказала царевна: "А что касается невольниц..."
- Адюша! Проходи сюда, в Сонину комнату, здесь тебе будет удобнее, - донесся голос шурикиной мамы. - Я тебе настольную лампу включила. Если что понадобится, я у себя. Хорошо? Только не входи без стука. И делай для Шурика чуточку, поподробней. А перед первомайским парадом папа на облет постарается и тебя взять. Вместе с Софьей, - добавила она лукаво.
Адам прошел в Сонину комнату. Окна были зашторены. Царил полумрак. На письменном столе уютно светила лампа. Над тахтой висел персидский ковер, на тахте лежала примятая подушка.
"А что касается невольниц... вставай, сними с себя одежду... И Маруф поднялся, и, сняв с себя одежду .."
Адик подкрался к тахте и приподнял подушку за уголок. Под ней ничего не было. Ои облегченно вздохнул, пошел и сел за стол.
Отодвинул учебник по латыни. Положил рядом две тетрадки: "Уч-ка 4"б" кл. А Добровольского" и "Уч-ка 4"б" кл. А.Глюкмана" и задачник по алгебре. Открыл тетрадь Шурика и задачник, Написал: "Контрольная работа: №384, а) 17-х==2х-4".
2. БАБУШКА
Круглые часы напротив Мытного рынка показывали без пяти четыре, когда Адам подходил к рыночным воротам. Справа от них стоял небольшой киоск - слесарная мастерская. Адам подошел, стал смотреть, как женщина внутри вертит блестящий длинный ключ в старом внутреннем замке. Около фанерной будочки слева от ворот, похожей на двустворчатый шкаф с окошечком на одной из створок и табличкой "Ремонт обуви" на другой, стояли двое. Женщина что-то спрашивала. Недовольная отошла. Потом мужчина что-то спрашивал
- Тебе чего? - спросила женщина с замком у Адама не слишком любезно.
- Ничего, - сказал Адам, отодвигаясь. Мужчина отошел от будочки напротив с двумя длинными шнурками, которые он держал за концы, как бы радуясь их длине. Адам подбежал к будке, открыл створку и юркнул внутрь. Здесь было тепло. В углу сухо и красно рдела плитка.
- Адам, где ты шляешься, такой противный мальчик? Когда ты сделаешь свои уроки? - крикнула ему в ухо горбоносая старуха и накинула крючок. Она говорила с тем неистребимым каркающим акцентом, каким славятся еврейские старухи, всю жизнь прожившие среди русских. - Я должна ч соя покормить. Такой миншугине холод, а ты ходишь без кэпонки. Если застудишь головку, неслух ты неслух.- она сняла с гвоздя допотопную дерматиновую сумку с тугими замками.
Адам хотел возразить ей, что холод вовсе не безумный, это ей от горячей плитки кажется, но передумал.
- Мы обедали у Шурика, - сказал он.
- Ты был у Саши Добровольского? - радостно удивилась бабушка, словно он только что побывал у папы римского.
- Да,- кивнул Адам без всякого энтузиазма. - Мы сделали алгебру, и он улетел кататься на вертолете.
- Какой хороший, воспитанный мальчик! Ты ходи к нему чаще. И старайся понравиться папе и маме.
Адаму вдруг померещился ласковый голос шурикиной мамы: "А что касается невольниц, здесь тебе будет удобнее... А папа постарается и тебя взять... - И добавил ехидно: - Вместе с Софьей".
- Не хочу я им нравиться, отстань от меня, - вздрогнул Адам, очнувшись. - И вообще... я пойду. - Он сполз с кожаного сиденья. Откуда-то посыпались мелкие гвозди.
- Осторожней, Адамка, подковки! - крикнула бабушка.- И иди сейчас же домой, не смей гулять без кэпочки. Такой умный мальчик, и так скверно себя ведешь.
- Бабушка, я закаляюсь, - сказал Адам. - И ничуть не холодно. Дай мне две копейки?
- Хочешь звонить Добровольскому? - спросила бабушка, охотно роясь в коробке из-под монпансье.
- Я же тебе сказал, что он улетел на вертолете. Я позвоню Женьке, что задали по русскому. Рука бабушки чуть задержалась, но дала семишник. В дверцу поторкались.
- Сейчас! - крикнула бабушка, скидывая крючок. - И зачем надо так дергать? Адам выскользнул на улицу. Вслед ему из-под мужской полы высунулось нефотогеничное смуглое лицо:
- Я тебе говорю, одень кэпочку и не ходи поздно домой. Адам бегом устремился за угол.
З. ИГРЫ
Адам звонил по автомату. Говорил деловито, грызя обветренную губу.
- Женька! Але, ты что делаешь?.. Около базара... Уже сделал... Что, скобки? Ну ладно. А... А кто дома?.. А баба Катя?.. Бегу... А спорим, за три?.. А ты засекай!.. Тоже на три, на сколько же еще?
Он долго стоял, потом грохнул трубку на рычаг и опрометью выскочил на улицу. Бежал по краю тротуара, круто огибая деревца, но народу было много, и он все-таки изредка задевал прохожих. На него оглядывались.
- Госсподи, сумасшедший! - вскрикивали самые суматошливые.
Адам вбежал в угловой дом со скошенным углом еще дореволюционной постройки, поднялся по широкой лестнице с низкими желтыми ступенями на второй этаж, протопал по темному коммунальному коридору и свернул направо. В конце коридора в приоткрытой двери маячили один над другим две белых круга. Верхний, большой, с копной волос, была женькина физиономия. Нижний, в никелированной тюбетеечке - будильник.
- Ну что, успел? - крикнул Адам на бегу. Ему салютовали двери, открывающиеся одна за другой с обеих сторон.
- Топаешь, как слон, - недовольно сказал Женька, пропуская Адама в комнату, - сейчас все соседи сбегутся. - И захлопнул дверь. Он был кудрявый и очень крупный - больше Адама на целую голову.
- Успел, успел... - пробурчал он.
- Давай,- потребовал Адам, тяжело дыша.
- Отдышись сперва, - сказал Женька, ухмыльнувшись.
- А ну подставляй, кому говорят, - рассвирепел Адам, и когда Женька снизил лобастую голову, вкатил ему три жестоких щелбана.
- Что, не слабо? - сказал Адам самодовольно.
- Ну да, - возразил Женька, стирая щелчки со лба. - Вот у Гримки Волкова щелбаны так щелбаны.
- Еще бы,- поскучнел Адам.- Он шестой год тренируется.
- Да, здорово он тебе на физике залепил, - помрачнел и Женька.
- А ты смеялся как дурак, - напомнил злопамятный Адам.
- Давай его завтра тоже обстреляем, - предложил Женька.
- А где резинки возьмем? - обрадовался Адам. Женька подумал и полез в шкаф
Адам пришел за перегородку, отсекающую от огромной пятиугольной комнаты закуток для Валерки с Женькой. Здесь стояли две кровати, стол у окна и шкаф. На шкафу - большая коробка с надписью "Планер".
Адам зорко осмотрелся. Оглядел заодно стены и потолок,
- Женьк, в планере нет резинки?
- Откуда? Если бы самолет...
Адам подошел к столу. Над столом висело большое семейное фото. Огромный пожилой мужчина с отвисшими щеками, полная женщина, а в середине хрупкий мальчик, ровесник Адама с Женькой и здоровенный кучерявый карапуз - явный Женька. Адам заглянул в толстую книжку, прочитал про себя: "Ветер воет, море злится - мы, корсары, не сдаем". Две другие, смакуя, вслух: "Мы - спина к спине - у мачты, против тысячи вдвоем!"
- Это ты читаешь? - спросил с уважением Адам.
- Валерка читал. Сейчас я буду,- ответил Женька, копавшийся в это время в шкафу среди женского белья. Из аккуратной стопы он достал огромные атласные трусы и ловко вытащил из них широкую резинку. Добывая из нее зубами тонкие, сказал:
- Иди шюда, нашел
Дружно накатали из газеты пулек штук сто.
-Хватит, наверно? - решил Женька, наполняя ими пенал. - Пойдем по скобкам врежем, а то сейчас баба Катя придет.
- Давай, пульнем по разу, пока ее нет,- предложил Адам. - А то Гримка знаешь какой снайпер!
Женька надел резинку на два пальца, отсчитал по десять пулек и молча пошел в дальний угол
комнаты. Теперь их разделял стол.
Заложили пульки и - бац-бац!..
Женька попал, а Адам - нет, потому что зажмурился. Тогда он заложил сразу три, и - фр-р-р-р", как из "Катюши". Стали сходиться, укрываясь за столом. Женька пулял сверху, редко да метко,
приговаривая:
- Ван, банка! Бац, банка!
Адам, загнанный почти под стол, хохотал, визжал, и злился, потому что почти не попадал, Пенал давно разграбили. Пульки летали, как шрапнель. Наконец, Адам собрался с духом, облизал пульку для тяжести, вытаращил глаз, чтоб не закрывался, и медленно полез из-под стола, как кобра из корзины факира. И - "бац, банка" - хорошо не в самый глаз, а в бровь, но отлетело в глаз, и он сразу закрылся, и полились слезы. Женька подлетел, стал руку от глаза отдирать - испугался,
Адам сказал:
- Да уйди ты!..
Женька обиделся и отошел,
- Ты не три! - посоветовал он из другого угла.
- Ага, не три! Знаешь, как дерет? - Илюша поглядел здоровым глазом в зеркало, Другой покраснел и слипся.
Женька собрал пульки.
- Давай их в форточку выпульнем, все равно растрепались.
Полезли на широкий подоконник и заглянули вниз. Внизу ходили шляпы и кепки - головные уборы, как было написано на витрине универмага как раз напротив.
Женька прицелился и выстрелил три раза подряд. Пульки были уже некачественные и падали как попало п медленно. Но все равно двое прохожих поглядели в небо: что, мол, за гадость падает чуть не на голову?
Мальчишки присели на окне, извиваясь от восторга.
- Видал, я этому в серой шляпе за нос зацепил?
Адам, правда, заметил, что никто никому за нос не зацеплял, но что шляпа остановилась и смотрит вверх, так это до сих пор было видно. А вот к нему подошел второй, мельком взглянул наверх, и они стали разговаривать. Женька снова полез к форточке, но Адам дернул его:
- Ты куда? Щас моя очередь!
Женька беспрекословно отодвинулся: чего-чего, а в серьезных делах он честный парень, Адам подклеил ту - роковую, оставшуюся от поединка пульку, и стал прилаживаться к оюоточке. Ляленьки стояли ппямо v самого пома.
- Держи меня! - шепнул он Женьке. Женька, стоя рядом, взял Адама за ремень. Адам свесился и... шлеп! От шляпы даже звук пошел, как от коры. Дяденька мгновенно обернулся и успел заметить адамову руку.
- Что за хулиганство! - заорал он.- Из рогаток. стреляют, стервецы! Адам с Женькой спрыгнули с подоконника и даже отбежали от окна.
- А вы милицию пригласите, - натравливал аккуратный женский голос. - Я видела, как он стрелял.
Они подползли к окну и заглянули в него. Женщина, немолодая уже, стояла с сумкой напротив и показывала на них. Рядом уже собиралась толпа. "Что там?" да "Чего там?" - спрашивали все.
Мальчишки заметались по комнате. Тетенька толково объясняла:
- Хулиганы из углового окна стреляют в людей. Я давно за ними наблюдаю.
- Из чего стреляют? - спросил кто-то встревоженно.
- А пес их знает, из чего. А целят прямо в голову.
Адам с Женькой обиженно переглянулись: куда же целить, если сидишь сверху?
- Ведь так средь бела дня глаза повышибают! - возмутился кто-то.
- Здорово вас? - это того дяденьку допрашивают.
- По шляпе саданули, негодяи. Чуть не пробили - вчера только купил.
- А вы сходите, найдите их. Чтобы неповадно было. Толпа повалила к подъезду.
- Бежим на чердак! - Женька, а за ним Адам побежали к двери и приоткрыли ее: тусклая кишка коммунального коридора так и кишела соседями. Исаак Моисеевич, проходя мимо, заглянул в дверную щель и спросил:
- И что молодые люди смотрят? Им интересно или они дышат свежим воздухом?
- Здравствуйте! - сказали молодые люди хором и захлопнули дверь. Щелкнул английский замок. Из-за поворота Г-образного коридора уже доносился многоногий топот. Мужской голос говорил:
- Сюда: это в конце коридора! Окно же угловое.
- Вы кого-нибудь ищете? - спросила тетя Феля, высунувшись из своей двери, что как раз напротив женькиной.
- У вас живут хулиганы, стреляющие народ, - сказала та женщина с сумкой.
- Я живу совершенно одна, и ко мне никто не ходит, - строго возразила тетя Феля.
- Сейчас-сейчас. Это, кажется, тут, - сказал шляпа и постучал в дверь.
Адам и Женька затаили дыхание по эту сторону двери. Стук повторился. Он проходил сквозь . деревяшку и бил мальчишек в плечо. Потом стали дергать за ручку.
- Кто Здесь живет? - спросил первый мужчина.
- Здесь живет порядочная семья, - стала объяснять тетя Феля. - Он - завотдела в гастрономе, она - старшая медсестра. И два мальчика: десяти лет и пятнадцати.
- Они-то и хулиганничают, - определила женщина с сумкой. - Кому ж еще додуматься до такой дикости - глаза вышибать?
- Немедленно откройте! - загремел шляпа. - Немедленно, или мы высадим дверь. Это было страшно, но мальчишки не сдвинулись с места.
- Офелия Никифоровна! Зачем вводить товарищей в заблуждение? - сказал Исаак Моисеевич. Мальчишки взглянули в глаза друг другу: выдаст - не выдаст? - Валера уехал на комсомольский слет, следовательно, дома может быть только Женя. Так он и сидит сейчас дома со своим приятелем.
Приятели прочитали в глазах друг друга боль за Иуду - Исаака Моисеевича.
Дверь заходила ходуном. Может быть, залезть под кровать или в шкаф? Найдут, и будет еще противней.
- Давай, как будто уроки учим? - спросил отчаянно Женька.
- Давай.
Под грохот двери и угрозы тихонько вынули учебники, разложили на валеркином столе и тихо сели - плечо к плечу. Заглянули оба в открытого Джека Лондона. Молча прочитали хором: "Мы - спина к спине - у мачты, Против тысячи вдвоем!"
Сомкнулись теснее разом окрепшие плечи. За дверью стали уставать. Появилась слабая надежда, что они сдадутся и уйдут.
Тем временем сквозь шум в коридоре стал пррбивать
-Господи, что же это? Неужто пожар? Господи, да что же это случилось? - шла с базара женькина бабушка. Мальчишки окаменели: надеяться было больше не на что.
- Сейчас она их запустит сюда...- прошептал Женька.
- И будет линча, - закончил шепотом Адам.
Ох, и шуму было! Дядька в шляпе оказался очень маленького роста. Он нагреб с подоконника пулек целую горсть, носился с ними по комнате и орал:
- В милицию сдать! В школу написать! За уши отодрать!
Бабушка Катя, согнутая, почти горбатая старушка, все старалась разогнуться, чтобы быть побольше, и не подпускала его. И все повторяла:
- Не дам дитю трогать!
Тетка с сумкой, наоборот, оказалась большой и толстой. Она все время твердила как заводная:
- Протокол, протокол! Этого нельзя так оставить!
Наконец потребовали, чтобы Адам с Женькой просили прощения.
Это им "Иуда Моисеевич" подсказал: Шляпа перестал бегать, все замерли. Но мальчишки молчали и только люто смотрели на Иуду Моисеевича. Тогда бабушка Катя зашептала, так что все услышали:
- Быстрее, быстрее говорите. Да извиняйтесь же, вам говорят! Наконец, скорбно переглянувшись, они выдавили недружное:
- Простите нас, дядя, мы больше так делать не будем.
Дядя сразу успокоился, записал их адреса и номер школы, и они ушли. А Иуда, еще гордый собой, что так ловко уладил инцидент, покачал им головой на прощанье:
- Ай-ай-ай! Тоже, спаситель нашелся!
Потом они учили уроки. Склонившись головами, шептали:
- "Ить" - второе, "ать-ять" - первое...
- Первое. Пиши: "Обновля-ет", - шептал Адам.
- А я что пишу? - огрызнулся Женька и отложил ручку. - Баба Катя ни за что не проговорится.
- По-моему, тоже. Она у тебя молодец, - обнадежил Адам.
- Ага,- сказал Женька и замер. По коридору стучали гулкие шаги. Сзади подлетела бабушка, шепнула:
- Ничего ей не говорите! - будто они собирались.
- Что вы натворили? - спросила мама с порога.
- Неужто на работу успели? - горестно изумилась бабушка. Мама вошла в комнатку.
- Я вас спрашиваю. Соседи говорят, милицию вызывали. Срам какой! А откуда камней набрали?
- Да что ты, каких камней? Бумажонками стреляли, - робко начала заступаться бабушка.
- А ты их не защищай. Вечно за них заступаешься. А потом спрашиваешь, откуда головорезы берутся. И не стыдно вам? Ну, погоди, отец придет, тебе задаст. А ты что же, Адик? В школе примерный ученик, а у нас дома, значит, все можно? Да ты и Женю должен был остановить. Отличник, называешься!
- Да будет тебе! - не выдержала бабушка. Поблудили и больше не будут. Мать отошла недовольная, что ей помешали воспитывать.
- Я, наверно, пойду? - спросил Адам Женьку.
- Так еще не все раскрыли!- напомнил Женька. - Не обращай на них внимания, - сказал он беспечно.
- Да я и не обращаю, - приободрился Адам. Женька явно трусил, потому что скоро должен был прийти отец. Оставлять его одного было не очень-то по-товарищески.
* * *
- Наконец все скобки были раскрыты, сыграны две партии в морской бой, штук пятьдесят в крестики-нолики.
- Смотри, как занимаются, - шепнула за перегородкой бабушка и зашаркала по направлению к ним. Мальчишки потянули носами.
- Передохните-ка, а то головки заболят, - прошептала она и поставила между ними сковороду гречневой каши.
Мыча от удовольствия, они быстро расправились с ней, а за последнюю ложку устроили даже борьбу на ложках. По очереди скребли по сковороде, так что за ушами чесалось. А потом был кисель!
После ужина достали недоклеенный планер, но женькина мама сказала из-за перегородки, что нечего на ночь глядя ацетоном вонять, днем надо было, чем озорством заниматься. Положили на шкаф - не больно и хотелось. Был уже десятый час. Отец все не шел.
Адам подошел к окну. На улице была совсем ночь. На центральной улице горели фонари. И все до одного раскачивались. И все не в такт. Один туда, другой сюда, потом этот сюда, тот туда. Тени метались по универмагу напротив. Голос адамовой бабушки с неистребимым акцентом начал: "Ветер воет, море злится..." Два фонаря стали качаться вместе. "...Мы, корсары, не сдаем".
- Что-то папа не идет? Не случилось ли чего, Катя? - спросила женькина мама, тяжело ворочаясь на кровати.
- Ну что ж, видно, задержали в магазине. Перед праздником-то... - успокоила баба Катя, тихо, как мышь, сидевшая у себя в кухоньке.
Женька немного заискивающе сказал:
- Мам, может, много продали - выручку считает?
- Женьк, иди-к сюда, - позвал Адам. - Как ты думаешь, почему два фонаря стали вместе качаться?
- Ветер их так... качает.
- А раньше что, не ветер был? Другие-то качаются кто куда.
- Ну и почему? Сам-то знаешь?
- Потому что в резонанс попали, вот почему. Понял?
- Чего тут понимать? Резонанс, ну и что?
Молча смотрели на фонари. Фонари опять болтались как попало. Адам покосился на Женьку:
- Ну, мне идти надо. Бабушка ругаться будет.
- Ага, - сказал Женька рассеянно и повернулся к другу. - Фонари-то твои, видел, без резонанса качаются? И никакой это не резонанс. Вот ехидина!
- Нет, резонанс! Только короткий! Так и называется: короткий резонанс, - стал врать Адам, страшно уязвленный.
Дверь стукнула - пришел женькин отец. Он у Женьки огромный и толстый. Протиснулся в дверь боком. Мать выбежала его встречать. Слышно было через перегородку, как она снимает с него пальто и калоши - ему трудно нагибаться. Он шумно дышит, весело кряхтит, громко отдувается.
- Здорово, Катерина! Сделай-ка мне, сестра, щец... Ну и холодрыга... Ревизия, мать, ревизия! Мать что-то испуганно говорит.
- У меня, мать, всегда все в порядке... Слегка квакнули, конечно, не без этого, понимаешь... Да еще эта дура Полинка... Ага, для разрядки не помешает. Вишневой... Чуть не подзалетела. Сколько раз я ей...
Они прошли в комнату. Баба Катя вошла, шепнула, махая рукой в сторону ширмы:
- Папа устал, ему сейчас не до вас, расходитесь с богом. Адам вышел с Женькой в прихожую и стал одеваться.
- А может, не сообщат в школу? - сказал Женька. - А если и сообщат?
- Интересно, как? - стал рассуждать Адам. - Если письмом, то письмо три дня идет, а через четыре дня ноябрьские праздники.
- Ага, а за праздники письмо потеряется, - подхватил Женька.
- А если по телефону?
- Хорошо бы телефон не работал.
- Или кто-то из нас был бы у телефона. Лучше ты: ты басом можешь говорить.
Пусть уж он уйдет домой! Адам застыл и дышать перестал. Сердце теперь билось редко и во всем теле сразу.
Женька дошел до лестницы и начал шарить рукой за ней. Дотронулся до плеча и крепко схватил за рукав. Адаму стало неловко и смешно. Он было засмеялся, даже взвизгнул слегка, как от щекотки, пытаясь высвободиться. А Женька, наверно, подумал, что Адам всхлипнул, потому что спросил испуганно:
- Ты чего? - и потянул к себе.
- Ничего, пусти! - сказал Адам, щурясь в темноте, и выдернул руку.
- Адамыч, ты надень мою кепку! - попросил Женька и протянул в темноте белый блин. - И носи ее. Она мягкая. А мне баба Катя другую найдет.
Адам помолчал. Справился с собой. Сказал тихо:
- Сам носи, - потом добавил. - Она мне велика.
- Газету вставишь, - Женька поймал Адама кепкой, как сачком.
Голова провалилась в нее до самых ушей. Кепка была мягкая и уютная, и в ней было тепло.
- Не надо, - сказал Адам упрямо и надел кепку на Женьку... - Ты иди домой. А то ты раздетый, а сейчас мороз, наверно, несколько градусов.
- Даже больше, - сказал Женька. - Ты тоже иди быстрей домой.
Он взял Адама под руку, и они пошли сначала медленно, потом все быстрее. Когда вышли на улицу, то даже задохнулись от ледяного ветра, бившего навстречу.
- Может, побежим? - предложил Женька, бодая ветер головой в кепке. Он повернул к Адаму посиневшее наморщенное лицо с отвисшей щекой. Адам никогда до сих пор не замечал, до чего Женька похож на отца. Даже страшно стало.
Женька впереди расталкивал ветер, иногда оглядывался, а за ним бежал Адам. И то с трудом поспевал, так Женька здорово бегал. Женька с размаху влетел в свой подъезд и, чтобы дверь не закрылась, придержал ее пяткой. Адам хотел пробежать мимо, но передумал и забежал за дверь. За ней не так дуло, и он мог, не заходя, стоять на улице.
- Иди сюда, - неуверенно сказал из темноты Женька.
- Не! - отказался Илюша.- Я к вам в дом больше никогда не пойду.
От слова "никогда" ему вдруг сделалось горько и гордо. Ему даже представилось, что Женька выглядывает из подъезда, а он раз за разом проходит мимо - все старше и старше, и вот уже Женька в последний раз ему машет, зовет его в подъезд, а он, Адам, совсем старый, с палочкой, нога за ногу проходит мимо. Он, конечно, вежливо приподнимет шляпу и отрицательно покачает головой. Ему вдруг до слез стало жалко Женьку и себя - что их так нелепо разлучила жизнь, и он в первый раз понял, как сильно любит Женьку.
- Ты сам приходи ко мне, когда захочешь, - добавил он. Женька приблизил к свету большое круглое лицо:
- А ты на меня не сердишься?
- За что?
- Ну... за папу?
- Ну что ты! Дети за родителей не отвечают.
Женька поморгал. Протянул Адаму руку. Сказал глухо:
- Я тебя никогда не брошу.
Рукопожатие вышло крепким и долгим. И сразу стало заметно, что Женька весь дрожит от холода. Адам высвободил руку, сказал:
- Ух ты и трясешься! Ты иди, а я пошел, - и отпустил дверь.
- Пока! - услышал он, и дверь с грохотом закрылась.
Ветер, мчавшийся по центральной улице, навалился на Адама, прорвался в рот - даже щеки надулись. Дышать стало трудно, как в воде. Адам уперся в ветер плечом и, ожидая, что сейчас станет легче, свернул в узкую улицу, от которой в двух кварталах отсюда начинался родной адамов переулок.
Но, странное дело, ветру было наплевать, что идущий человек может подумать: откуда ветер дует? В его задачу входило все время дуть человеку в лицо - студить лоб, заворачивать веки, не давать дышать. Илюша сунул сразу замерзшие руки в карманы. В правом была большая дыра, и рука чувствовала себя неуютно. Он спрятал ее за борт пальто и замедлил шаг. Потом повернулся спиной к ветру, секунду постоял и решительно пошел назад к женькиному дому.
По ветру идти было гораздо легче. Он скоро миновал знакомый подъезд и пошел по главной улице, туда, куда бежал, когда Женька гнался за ним. Было не слишком поздно, часов десять, но на улице - никого, как будто все заранее знали о сумасшедшем холоде, переделали все свои дела и разошлись по домам. Один Илюша шел по свистящему коридору, его тень и звук шагов метались между рядами домов и исчезали в темных провалах, отмеченных указателями "Берегись автомобиля".
4. УДАРНИК
Изнутри доносился смех, звон посуды, пьяный гомон и громкая музыка, - словом, все, что составляет счастье подвыпившего человека. Окна ресторана были плотно зашторены. И правильно: зачем посетителям напоминать, что все закончится холодом и пустотой улиц?
Адам все же нашел щелку, в которую просматривалась часть зала с эстрадой.
На эстраде восседала компания: тапер - в тенниске с торсом штангиста или борца, "труба" -косой мужчина лет тридцати пяти в косоворотке, саксофонист в тройке, уныло дувший в свой прихотливо изогнутый инструмент, и ударник - подвижный смуглый человечек с носом и ранней лысиной. Ни на минуту не отвлекаясь от разглядывания зала, он с рассеянной ритмичностью гладил тарелку металлической кисточкой. Он смотрел на танцующих, с нежностью отмахивая им такт носом. Весь его вид говорил о том, что человек сидит на своем месте и вполне доволен жизнью.
Кончили играть заказную лезгинку. Широко улыбаясь, к эстраде подошел огромный грузин. К его животу - знаку солидности и преуспеяния - лепилась крашеная блондинка. Грузин пожал руку трубачу, подарил червонец саксофонисту и потрепал по богатырскому плечу тапера. Все сошли с эстрады - начинался перерыв.
Ударник нетвердым шагом, направился к одному из столов, но официантка - рыхлая женщина в фирменной наколке - перехватила его и направила вслед за остальными в вестибюль.
Адам пролез между прутьями решетки летнего кафе и подбежал к стеклянной двери с табличкой "Мест нет". Стал смотреть внутрь.
А там разыгрывалось представление. Большой грузин и плечистый тапер уже сидели за низеньким столом, сцепившись могучими руками. Чернявый ударник, видимо, тоже большой любитель, суетился возле: то у одного поправит локоть, то у другого. Наконец, он сделал отмашку, и богатыри напряглись. Их обступили, И Адаму были видны теперь только выразительные спины болельщиков. Но вот они раздались, и Адам увидел, как грузин поднялся, вытащил из кармана десятку и вручил ее пианисту. Ударник, воодушевленный успехом коллеги, снисходительно похлопал грузина по животу и сел на место- пианиста. Все засмеялись, но он настаивал. Грузин отмахнулся. Тогда он сказал ему что-то серьезное, потому что тот перестал смеяться, вытащил очередную купюру и демонстративно положил ее на стол. Ударник кивнул и поставил на нее локоть. Рядом встала огромная ручища грузина. Чтобы бороться с ней, нужно было быть или очень сильным, или очень пьяным. Как бы то ни было, Адам был потрясен смелостью маленького ударника.
Через секунду все было кончено.
Грузин встал, забрал свою десятку, требовательно простер руку: "Давай!". Ударник полазил по карманам, нашел несколько рублей, сунул ему в руку. Грузин, не глядя, кинул их на стол. Чернявый посмотрел сконфуженно на коллег, те качали головами. Адам не слышал слов, но по красноречивому жесту понял, что сказал грузин:
- Нэ надо здэсь так шутить! Плати червонец, если ты мужчина.
Назревал скандал. Саксофонист открыл дверь в зал ресторана и что-то крикнул. Тотчас выскочила официантка в наколке, крича на ударника, собрала его рубли и сунула их в карман передника. Потом толкнула его в грудь так, что он, крутясь, двинулся на рабочее место. Крашеная в это время изо всех сил старалась напялить на огромного кавалера поношенное пальто. Швейцар семенил к выходу.
Грузин а самых дверях настиг маленького ударника, бережно взял его сзади за шею, повернул к себе и плюнул ему на лысину. Потом надел кепку-"аэродром" и с рыночной галантностью предложил крашеной даме локоть. Швейцар, получив трешницу на чай, с такой поспешностью распахнул дверь, что прищемил ею Адама.
Грузин и крашеная прошли мимо.
Адам догнал их на перекрестке, где переулок пересекает .главную улицу.
- Дядя!-обратился Адам вежливо, дрожащим голосом. - Вот, возьмите, пожалуйста.
- Что это? Тебя кто послал? - густой грузинский голос звучал настороженно.
- Десять рублей,- сказал Адам,- от ударника. Он вам проспорил.
- Нэ мог он послать, слушай, - не поверил грузин. - Пьяница и дурак твой барабанщик. Адам сунул деньги ему в руку, обогнал их на три шага и звонко крикнул:
- Вы сам дурак и пьяница. Вот вам еще от него, - и плюнул по ветру, причем так удачно - сказались, видимо, годы тренировок, - что попал прямо на козырек "аэродрома". Грузин взревел, крашеная взвизгнула, Адам бросился наутек.
5. ВОЗВРАЩЕНИЕ
Идти было еще страшно далеко. Он наклонился навстречу холоду. Ветер раздул волосы на макушке и сверлил голову как раз где вихор. Наверно, сейчас с Адама можно было снять скальп, и он не заметил бы. А на улице никого.
В конце пути в маленькой комнатке сидела бабушка, слушала ветер и расстраивалась:
- Какой холод! Какой мишугине ветер! Говорила же тебе: одень кэпочку, неслух ты неслух!
На плитке давно стоял чайник, сопел, булькал и ждал его, а он все шел-шел, а оставшийся путь не думал сокращаться. Неужели всю жизнь придется вот так идти и идти, и ничего больше не будет? Только хрупкие, как изо льда, колени, стянутая обручем голова и стена ледяного ветра, такого плотного, что еще не известно, кто сквозь кого проходит.
Чтобы путь быстрее кончился, Адам стал считать шаги. Их должно быть с тысячу, не больше, а это хоть и много, но все же когда-нибудь кончится.
Двести... Триста... Скорее бы... Триста пятьдесят... Четыреста... Счет медленно нарастал.
Кончится когда-нибудь и этот путь домой, и этот вечер, и день такой длинный и трудный, и еще много других дней... Вот и пятьсот... Потом он стал думать: а хорошо ли так сильно хотеть, чтобы скорее окончился этот день, и вечер, и путь? Потому что других дней хоть и много, но их тоже можно пересчитать, и поэтому, как бы он ни шел, а в конце их будет стоять вежливый старичок в шляпе - Адам Адамович Глюкман, и это очень обидно и даже страшно. Вот уже и шестьсот...
Адам бросил считать и стал вспоминать, какие сегодня день и число: ему стало казаться, он просто был уверен, что этот ветер есть и будет самым большим событием его жизни, и он навсегда запомнит и его, и день, когда он случился.
Семьсот - сосчиталось само собой. Тогда Адам запретил себе считать. Он стал думать о корсарах, привязанных попарно к мачте, о полярниках, о капитане Гаттерассе, бегущем вверх по склону вулкана на самом полюсе с английским флагом в руках...
Восемьсот - выскочила вдруг цифра, как в окошечке кассы. Адам хотел было рассердиться, но начался кинотеатр "Рекорд", а за ним был поворот направо в переулок, где уже не так далеко стоял большой старый дом, в котором жил Адам с бабушкой.
Когда Адам завернул за "Рекорд", ветер навалился на него с новой силой. Наверно, во всем городе был единственный пешеход, и ветру больше некем было заняться. Тогда Адам побежал. Ноги не сгибались и были как ходули. И вообще, бежать было трудно и противно, как во сне. Возможно, кому-нибудь и нравится бегать во сне. Может быть, у них это, получается не хуже, чем летать или говорить стихами. Но у Адама все не так. Он летал тяжело, даже не летал, а, как вертолет, отрывался от земли, и то, если бешено махал руками, а потом сразу плюхался на пол, а уж бегать во сне для него была пытка
- тело становилось тяжелым, килограммов эдак на сто с лишним, и он почти на четвереньках, изо всех сил отжимал его от земли, но все равно двигался медленно, как мыльный пузырь.
Гулко стуча окоченевшими ногами по мороженому тротуару, Адам обращал внимание на каждую трещину в асфальте, на каждый окурок. Он громыхнул по крышке знакомого люка с отбитым краешком и только тогда поднял голову: над его домом продиралась сквозь антенны синяя льдышка с флюсом на правой щеке.
Вот и окончился наконец этот путь! Осталось забежать в арку, через нее проскочить в "колодец"
- так все называли двор внутри дома, и подняться по винтовой каменной лестнице, пахнущей погребом, на второй этаж. Так Адам и сделал.
Он влетел во двор и побежал к деревянному крыльцу с тремя ступеньками, ярко освещенными кривобокой луной. Рядом с крыльцом лежало веселое желтое бревнышко, невесть откуда взявшееся. Адаму захотелось запрыгнуть на крыльцо с этого бревнышка сбоку, и не просто запрыгнуть, а чтобы было красил и ловко, как будто от этого что-то зависело. Ей-богу, это было очень важно хоть, может, и не очень сложно. Ничего, что никто не увидит, кроме, разве, луны.
Адам, не вынимая окоченевших рук, вскочил на бревнышко, примерился и сильно толкнулся обеими ногами. Опора вертыхнулась, и он, как срезанный, упал грудью на дощатое крыльцо. Полежал на нем лицом вниз. Лежал так глупо, так ужасно и так нелепо. Плотной толпой его обступили все, кого он видел сегодня, но он с трудом различал их. Они кричали ему что-то, но он не мог разобрать, смеются они или дают советы.
И только троих он видел и слышал отчетливо.
Одна из них сказала:
- Вставай, вундеркинд, тебе же это ничего не стоит... А другой сказал глухо:
- Я тебя никогда не брошу...
А третья крикнула, как на базаре:
- Ты что там разлегся, мишугине мальчишка? Иди сейчас же наверх!
Адам оглянулся и сел. Его пристально рассматривала насмешливая кривобокая луна.
Он пощупал грудь руками - здорово ушибся. Сильно заболело горло, но совсем не поэтому. Нужно было скорее уйти со света.
Адам встал, взошел на крыльцо и в темноте стал на ощупь подниматься по узкой лестнице, сегодня особенно остро пахнущей гнилой картошкой. Поднявшись, сел на верхнюю ступеньку под самой дверью и заплакал.
|
