|
Амаяк Абрамянц
Из романа "ПРОИСХОЖДЕНИЕ ЖИЗНИ"
Глава 1. НА ПЛЯЖЕ
- И что она улыбается, как дура? - раздраженно подумал Валентин.
Круглое, как колобок, лицо в родимых крапинках, светлые, будто никогда не ведавшие зла глаза за кругленькими очками-иллюминаторами, нелепый черный купальник на нелепом старческом теле: синее обвисшее чрево, комковатые толстые ноги - все это вызывало у него невыносимое раздражение, почти ненависть. Да еще гладенький мокрый малыш, так размахавшийся резиновым кругом, что несколько капель упало на него, она схватила неразумного и стала заботливо укутывать в махровое полотенце. И даже делая свое дело, нет-нет взглянет на них и улыбнется, будто каким-то старым знакомым. Да не знает он эту тетку, и нет у него никакого желания с ней общаться. Пусть все оставят его в покое! И чего лыбится? Вот небось думает какая замечательная красивая молодая пара - да знала бы как он несчастен, как черно внутри!… Валентин отвернулся, перевернулся на живот, скосил глаза на Ирину. Она лежала, закрыв глаза, отдаваясь солнцу, холодная и неподвижная, как красивая кукла.
День ликовал. Кудрявый древний парк с вековыми дубами, отягощенными зеленым лиственным руном, оврагами, обнажающими их узловатые корни, с белыми телами загорающих на бархатной зелени лужаек, -млел в чуть заметной дымке, черно-зеленая река с красным буем посреди обещала прохладу. Валентин закрыл глаза, пытаясь отключиться, однако веселые восклицания и детские крики не позволяли сосредоточиться на чем-то чрезвычайно важном, а солнечный жар лишь накапливал в нем раздражение всем и вся. И больше всего его раздражала Ирина, из-за которой он вдруг лишился способности воспринимать всю эту красоту, весь этот пир жизни! Она незримо стояла между ним и счастьем жизни, которое кипело вокруг! Он пресытился ею, он не хотел ее, он пресытился ее кукольным совершенством и претензией заменить собою всю вселенную. Ему хотелось попробовать других женщин, среди которых - толстая и развратная, а также тонконогая как спичка, но тоже развратная. Но в этом он не признавался никому. Мысль о том, что Ирина, первая женщина в его жизни, будет и последней, наполняла его животным ужасом. "У нее-то я не первый!" - со жгучей ревностью думал он. И как это так получилось! В какую ловушку попал! А ведь был уверен, что это и есть любовь, та любовь, о которой с утра до вечера дули в уши радио и теле эстрадные певички. Самое смешное, что когда он уже понял, что не любит, ему не хватило мужества заявить об этом открыто: как только он собирался это сделать, сразу чувствовал, будто кто-то свыше накрепко залепил рот. А эта ужасная свадьба! Он вел себя, как лунатик. Ирина просто светилась от счастья, она наслаждалась игрой - с какой радостью окунулась она в хлопоты по шитью свадебного платья! Раньше сколько раз играла в это с куклами, понарошку, а теперь все в жизни! И сколько денег вбухали на это представление их родители!… Как лунатик, сидел он за столом, сардонически улыбаясь и выслушивая кучу пошлостей, которые обычно в этих случаях говорятся. Но самым ужасным было, когда он очнулся на утро в туманном рассвете и увидел, что рядом лежит совершенно ему чужой человек.
- Ты что такой грустный? - спросила тогда Ирина, - не грусти, вот накупим с тобой тысячу презервативов и будем жить!…
Дура! Вот дура! Она решила что вся правда, весь смысл жизни у нее в трусах спрятан!… Но ведь есть же, кроме этого, иные страсти! - радость мыслительной работы, например, научного открытия, путешествий, власти, наконец!… Какой смысл в том, чтобы только работать на еду, спать и совокупляться!… Чтобы каждый день походил на предыдущий, как две капли!… Ужас!… Он приоткрыл глаза и украдкой посмотрел на Ирину и от ее мертвой неподвижности ложная радость толкнула сердце и тут же погасла. Черная энергия требовала выхода, он внезапно поднялся:
-Пойдешь купаться?
-Нет, я еще позагораю, - шевельнулись губы и приоткрылись темные на него глядящие чужие глаза, таящие презрение.
-Как хочешь, - всем видом показывая, что его не волнуют женские капризы, он зашагал к воде.
Она, прищурив глаза, смотрела вслед его в общем-то правильной, но какой-то кабинетно нескладной фигуре, и эта нескладность, то, как он неловко, растопырив руки, входит в воду, вызывала у нее раздражение. "И этому человеку я принадлежу?" - с удивлением вопрошала она себя уже в который раз. А ведь какие мужики делали предложения! И тут же вспомнился стоящий на коленях полковник, блестящие внизу золотые звезды погон, его львино мохнатый скальп. Долго стоял!… Просил!… - Отказала! Чего испугалась, дурочка? - Подумаешь, сорок лет! Зато все знает, все умеет - зарплата, машина, а чем черт не шутит, скоро, может, и генералом станет!… Пьяный был, конечно, после бутылки водки, но просил всерьез - сердце вещун!… Ирина вздохнула и тут же себя подбодрила: "Ничего, Ирка, еще не вечер!… Еще не вечер, правда Ирочка?"… Присела, по привычке выпрямив спину стрункой и поправила волосы, оглянулась, как бы невзначай, однако мигом схватив ситуацию: интересующий ее объект, несколько раз нахально ей ухмыльнувшийся, когда Валентин был рядом (она, естественно, была вынуждена отвернуться), теперь сидел к ней треугольной загорелой спиной и резался в карты с каким-то бледнолицым недокормышем. Смуглая спортивная спина с перекатывающимися под тонкой кожей мышцами гипнотизировала: этот все знает, все умеет!.. Теперь бы ему и обернуться, теперь бы подойти, а он в карты режется! А она купаться не пошла! Дурак! Как все мужики соображает с опозданием на фазу! А может, и к лучшему, а то нахватаешься всякой заразы: у такого Апполона баб куча наверняка!…
Камешек стукнул о голень: малыш неловко ковырнул землю лопатой
-Низя! Низя! - запела, ласково грозя ему пальцем, женщина-колобок и улыбнулась Ирине, - Вы уж извините…
-Да, ничего… - милостиво кивнула Ирина, невольно улыбнувшись и внутренне содрогнувшись: "Неужели и я когда-нибудь таким крокодилом буду?"…
Малыш продолжал не спеша тыкать земную коросту.
-Смотрю вот на вас - какая замечательная пара! - восхищенно покачала головой вдруг женщина-колобок.
-Да, уж, - мрачно усмехнулась Ирина и добавила про себя: "Знала бы ты!"… Однако что-то в этих словах было ей приятно, льстило самолюбию.
-Все у вас молодых есть, только любить научиться!
-А вы любили? - иронически улыбнулась Ирина.
-И до сих пор люблю, - гордо вскинулся колобок, поправив лямку черного купальника, - мы с моим мужем сорок лет прожили и до сих пор любим.
-А как это? - удивилась Ирина, ей хотелось спросить, неужели они до сих пор спят и получают от этих обрюзгших старческих тел удовольствие, но постеснялась.
-Да очень просто! - рассмеялся колобок, - это же какое удовольствие для другого приятное сделать, к примеру, рубашку погладить!…Женя! Женя! Низя!… - вовремя выхватила она у малыша случайный грязный окурок, совершающий путешествие прямо ему в рот.
Он плыл к красному бую, раздвигая руками шелковистую зеленую воду. Движения и кожные ощущения хоть как-то отвлекали от созерцания омута в душе. Все вокруг было так прекрасно и замечательно, а он уже не мог чувствовать этого и, возможно, никогда не почувствует, между им и этим веселым и солнечным миром стояла глухая невидимая стена - и сколько ни кричи - никто не услышит, сколько ни бей в нее руками - не разрушишь… Это при его-то способности к счастью, при его-то умении ценить все эти радости и получать от них удовольствие! Кто виноват, что теперь вместо цветной картины мира до него доходит лишь черно-белый отпечаток?…
"Пожалуй, надо полностью уйти в науку, - думал он, - в науку - только в этом выход!" При воспоминании о лаборатории, где каждый день его ожидало что-то новое, казалось, окаменевшее навсегда сердце начинало теплеть. И все-таки это прекрасно быть участником великого и громадного дела. На днях решиться, верна ли их методика выделения генов, над которой они работали два месяца. На днях им предоставят электронный микроскоп, и они воочию увидят нити ДНК!… И дома вечерком надо будет окунуться в зеленую книжку Уотсона и Крика…
Он подплыл к самому бую. Вблизи была видна грубая бугристость его покрытой красной краской стали, ржавые пятна. Дотрагиваться до него не хотелось. Он посмотрел на берег, но не смог в массе отдыхающих найти Ирину.
Затем перевернулся на спину и стал глядеть в летнее небо. Он смотрел в небо так, будто пытался сквозь его голубизну различить чьи-то черты, но ничего не увидел, кроме кучевых облаков со стороны парка. "Хорошо бы был дождь, - подумал он, - и не простой, а ливень, с молниями и громом!"
|
