| Моё кино Эдуард Шульман Пьяные буквы
мультик для чтения
и оркестра
Интродукция
с Мартином Бубером
Мириады букв символизируют мириады душ. Если в свитке пропущена одна-единственная, он, свиток, становится непригодным. Если одна-единственная душа покидает Дом, его покидает Святое Присутствие.
Души, подобно буквам, должны держаться вместе, составляя единое целое.
Но почему запрещено буквам касаться друг друга?
Потому что каждая душа имеет свой час, своё время, когда с глазу на глаз остаётся с Творцом.
* * *
Ялта, 1927 год. Фотография оборачивается, оказавшись открыткой. Слева (где место для текста) воспроизводим рукою (почерком) Зощенко:
Во время знаменитого Крымского землетрясения…
Раздаётся гул - стилизованный, близкий к музыке. Строчка изгибается. Буквы подпрыгивают, дрожат, хватаются друг за дружку. То та, то другая гласная взмывает, как вопль:
О! А! Ы! Е-е-е! Я-я-я!
И затем:
Бр! Кр! Тр! З-з! С-с!
Открытка колышется, падает навзничь. С пушечной музыкальной пальбой взлетают над ней буквы:
Бух! Бах! Бум!
Ого! Ого-го-го! Го!
И на той же музыке, ну, может, чуть изменённой, почтовая карточка предстаёт перед нами пёстрой рисованной Ялтой.
* * *
Вечер. Набережная. Толпа.
Изобразим её как бы азбукой. И какой-нибудь лихой конармеец, не обязательно чтоб с усами, но в широченных плисовых галиФе - величиной с Чёрное море, как шаровары у Гоголя.
И К, допустим, под видом Кобылы. Особенно если плашмя, шустро переставляя палочки-ножки. А стеганут - взовьётся по цирковому, образуя (условно) К-оборотное.
И конечно, "извозчик" - отживший и отживающий - десятеричное (вопреки грамматике) "i". С точкой, которая - голова.
Чтобы зритель опознался во времени, раскинем по набережной лотки и палатки: Нарзан, Эскимо, Пирожное. Получается, как видите, НЭП - новая экономическая политика.
Дядя Нарзан совершенно бутылочной внешности, зеленоглазый, в шапочке-крышечке. Мальчишка-мороженщик Эскимо, загорелый до шоколадности. И тётя Пирожное, такая заварная да пышная...
Среди гуляющих - Блондинка с Брюнеткою (двойное слитное Б в обе стороны), дОЧКа и мамОЧКа (в одинаковых тёмных ОЧКах), семейСТВо (неразделимое, точно суффикс), мужЧИНа (не в смысле - в чинах, а чин-чинарём), тихий юноША. Плюс иностранцы - латинским шрифтом, арабской вязью, китайскими иероглифами...
Всё это кружит по набережной, шаркает и толчётся, как в театральном фойе. А в музыке нарастают глухие удары. Уж не оно ли, что объявлено в первой фразе - знаменитое крымское землетрясение?
И туфли, сандалии, ботинки, ботиночки остаются вдруг без владельцев. Скачут и топают совершенно самостоятельно, переместившись с тротуара на полку.
Это в сапожной мастерской сидит Мастер и орудует молотком. Он кустарь, говорит Зощенко. И такую каменную будку имеет. Такую небольшую каменную халупку.
* * *
Курортный сезон. От заказчиков нет отбоя. И тапочки-инвалиды, увечные сапоги, босоножки-хромоножки, "шпильки", "платформы", "гвоздики" - вот они... накатывают, будто прилив, мечутся и кружатся.
Попробуем процитировать давний фильм, где Василий Макарович Шукшин возится с какой-то обувкой, колотя по сапожной "ноге" и зашибая налетающий вальс.
Но у нас оно много условней. И Мастер зашибает буквально (молотком) осатанелую музыку. А та извивается, канючит и ластится:
Глаза зелёные и жёлтые ботиночки...
И то, что напевала когда-то наша близлежащая родственница:
А ты, сапог, что дать мне мог?
Отбиваясь от обуви, Мастер размахивает сапожной "ногой" и запускает молотком, раскручиваясь, словно метатель. Бросается к дверному проёму, закрывает, как амбразуру, и сильно дёргая на себя, хлопает дверью.
Бах-бах-бах! - пулемётно-музыкальная дробь. Мастер накидывает крючок. Бам-бам! - колотятся каблуки. И треснувшая подмётка допевает печальную серенаду:
Товарищ, товарищ, болят мои раны,
Болят мои раны в глубоке...
Мастер утирает лицо. Протягивает руку, водит да тычется, и сама собой, из воздуха, в зажатом кулаке, - без глагола, - "местная горькая".
Буль-буль-буль! - опрокинул.
Скрестившись в знак умножения, бешено, как вентилятор, заработало сердце. Набухла и выперла печень. Захлебнулись почки-насос, не поспевают...
Мастер блаженно зажмурился. Рука удлинилась, превратившись разом в змею и миноискатель, и вдруг извлекла откуда-то вторую бутылку.
* * *
Ночь. Темень.
Бежит человек, освещая дорогу собственной жёлтой печенью. А впереди, то ли спасаясь, то ли указывая путь, летит, как стрела, вырванный с корнем дверной крючок.
И позванивает шурупами.
С размаху вонзается в кипарис. Шурупы мгновенно ввёртываются, и дверная снасть, став рыболовною, подцепляет Мастера за петельку в пиджаке.
Хоп! Хлоп! Растянулся под деревом.
Оно, дерево, чихнуло. Листьями, как ладошками, заслонилось от винных паров. Встряхнулось, прыгнуло. Свилось жгутом, до предела напрягло корень - тоненькую ниточку, что непосредственно связывает растительность с земной осью или ядром. И ось заскрипела, вздрогнула, как колодезный ворот, со скрежетом отмоталась на полвитка - - -
Трах-тах-тах-тах!
* * *
Треснула земля. Раскололась гора. Ливмя посыпались камни. Да так аккуратно, что построили Мастеру будто склеп. Солидно и нехотя подскочила жилплощадь, набекрень нахлобучив крышу. Из дверей и окошек сиганули людишки-буковки и в наступившей тишине услышали безмятежный музыкальный храп. Это, надравшись после трудового дня, замурованный в склепе, законно отдыхал Мастер.
* * *
Трах-тах-тах-тах!
Вокруг разметало камни. М проснулся. Сел. Уставился... И вот что увидел с пьяных-то глаз.
Будто бы люди-буковки, в полном естестве, играют, стало быть, в волейбол. На них падают валуны, булыжники и обломки, но спортсмены самоотверженно отбиваются.
Конармеец Ф на подаче. СемейСТВо у задней линии. МужЧИНа поставил "блок". Теряя ОЧКи, дОЧКа и мамОЧКа бросаются на перехват. Двойное Б в падении, через себя достало кирпич из аута. Извозчик i принял его на головку.
Тут же, путаясь под ногами, бегали иноземцы. Некоторые - по законам своей графики - задом наперёд.
М отвёл взгляд, и на глазах родимая кормилица-будка охнула, окривела, осела и опрокинулась. Обувь, с птичьим гамом и клёкотом, прянула в небеса.
М нашарил заветные полбутылки, пронёс в обалдении мимо рта и стал поливать макушку. Струйки ползли по лицу, смывая изображение, твердели и застывали:
Что хочет сказать автор этим художественным произведением? Этим произведением автор энергично выступает против пьянства. Жало этой художественной сатиры направлено аккурат против выпивки и алкоголя. Автор хочет сказать, что выпивающие люди не только другие, более нежные вещи, - землетрясение, и то могут проморгать.
Экран оборачивается, обнаружив другой своей стороной цветную открытку - Ласточкино гнездо.
На крыше, в позе античной статуи, стоит Мастер.
Но если присмотреться внимательней, - сам Михаил Михайлович Зощенко. И кажется... вроде бы... чуть-чуть... улыбается.
В уголку, как и положено на курортных открытках, возникает надпись:
Привет от Зощенко
Титры. Конец фильма
Использованные материалы:
М. Зощенко, "Землетрясение"
М. Хуциев, "Два Фёдора"
а также:
Финал
с Александром Кушнером
В латинском шрифте, видим мы,
Сказались римские холмы
И средиземных волн барашки,
Игра чешуек и колец,
Как бы ползут стада овец,
Пастух вино сосёт из фляжки.
Зато грузинский алфавит
На черепки мечом разбит
Иль сам упал с высокой полки.
Чуть дрогнет утренний туман -
Илья, Паоло, Тициан
Сбирают круглые осколки.
А в русских буквах "же" и "ша"
Живёт размашисто душа,
Метёт метель, шумя и пенясь,
В кафтане бойкий ямщичок,
Удал, хмелён и краснощёк,
Лошадкой правит, подбоченясь.
А вот немецкая печать,
Так трудно буквы различать,
Как будто марбургские крыши,
Густая готика строки.
Ночные окрики, шаги.
Не разбудить бы! Тише! Тише!
Летит еврейское письмо.
Куда? - Не ведает само,
Слова написаны, как ноты.
Скорее скрипочку хватай,
К щеке платочек прижимай,
Не плачь, играй... Ну, что ты? Что ты?
|
